Гномон - Ник Харкуэй

Нейт вспоминает о Гномоне: резкие порывы ветра несут внутрь песок и птичий помет… Нет. В этом смысле, по крайней мере, послание Дианы Хантер совершенно внятное.

— Продолжай искать. И, пожалуйста, назначь мне завтра на полдень встречу с Пиппой Кин. Я хочу, чтобы она лично следила за моим состоянием во избежание сомнений.

— Да, инспектор. Конечно.

Разговаривать с машиной неприятно, потому что ничего не изменилось. Если она о чем-то попросит, все будет исполнено идеально. Если не попросит, но испытает в чем-то потребность, все будет сделано. Ее несут волны Системы, но теперь она знает, что эта безопасность иллюзорна. В знаниях и способностях Свидетеля есть пробелы как минимум в готовности наблюдать. Вдруг машина ей только что соврала? Как узнать?

Кто-то одолел Систему. Кто-то другой, не Диана Хантер.

Никому не по силам одолеть машину, в конце концов она всегда одержит верх. Только одна женщина была близка к успеху — сумасшедшая. Бедная бледная Анна.

Мария Табмен не идет у нее из головы: «Меня зовут Мария, как Магдалину». Назвала свое имя в латинизированной форме, а не сентиментальное английское Мэри.

Не стоит сентиментальничать — это некрасиво.

Анна на иврите означает красота, благоволение.

И снова Лённрот что-то ей говорит — может, все говорит — так, что она не поймет до момента, пока не выяснит. Но что именно говорит? Тайну, которую знала Диана? Или указывает на секрет самого Лённрота? Нет. Лённрот ничего не выдает просто так. Все это делается для достижения какой-то цели.

Нейт все больше убеждается, что ответы для этого дела следует искать в голове Дианы Хантер, а не в реальном мире. И в этом, как ни противно признавать, она солидарна с Оливером Смитом.

Черт.

Вот и приехала. Нейт выходит из автобуса и смотрит на многоэтажное здание перед собой, ошеломительно дорогую и при этом крайне уродливую недвижимость вокруг. Что до сих пор привлекает влиятельных и богатых людей в этой части Лондона? Близость к опустевшему Букингемскому дворцу? К старым торговым империям «Хэрродс» и «Харви-Николс» и соседствующей роскоши парка и Альберт-холла? Или это просто сила привычки?

Она нажимает на медную кнопку звонка и ждет, пока солдат откроет дверь. Они смотрят друг на друга через стекло: инспектор в штатском, одно колено испачкано какими-то потрохами или маслом, волосы на виске слиплись от подземной сажи, в руках — развороченный кукольный домик; напротив — в полной выкладке, безупречная матрона из какого-нибудь арктического подразделения с разрешением на ношение огнестрельного оружия на территории Лондона.

Огнестрел. Огненный хребет. Нет. Нет. Это ветер гонит круги по воде, не акула.

Матрона одаривает Нейт ледяной улыбкой и открывает дверь.

— У всех бывают такие дни, — говорит она.

— Надеюсь, что нет, — отвечает Нейт. Но та уже отвернулась.

* * *

Посольство занимает шесть унылых комнат и имеет отдельный вход. Ступени лестницы потерты, и всюду чудится слабый запах сырости, будто Темза подтопила подвал. Лифт с медными кнопками скрипит и грохочет, поднимая Нейт на четвертый этаж, где перед ней открывает бомбостойкую дверь новый солдат — темноволосый мужчина с ярко-синими глазами впускает ее в помещение, которое служит, как понимает инспектор, чем-то вроде внутреннего барбакана, пуленепробиваемого со всех сторон и, наверное, герметичного. Если бы она вдруг решила убить этого человека (была, например, террористкой), они, скорее всего, просто захлопнули бы дверь и подождали, пока она задохнется.

Вежливо, но твердо, солдат интересуется, зачем она пришла.

Нейт говорит, что у нее назначена встреча, и записывает в журнал имя Дианы Хантер.

— Пожалуйста, подождите.

Нейт ждала, что он попросит у нее удостоверение, а потом придется объясняться и торговаться, но этого не произошло. Они наверняка знают, кто она такая — ее лицо сейчас во всех новостях, но несоответствие их не тревожит либо кажется слишком интересным, чтобы просто так отмахнуться. Оказавшись внутри, она выйдет из-под наблюдения Системы: посольство экстерриториально. Это, конечно, не означает, что там не работают системы наблюдения самого посольства.

На секунду она задумывается о том, как изменилось ее восприятие и что она видит свободу, а не риск и неудобство в том, чтобы выйти из поля зрения Свидетеля.

Затем она уже идет по посольству, из одной комнаты в другую, в беспощадной белизне ламп дневного света: всюду папки с документами, теснота, в уголках ютятся сотрудники, вытесненные с рабочих мест присутствием долгосрочного гостя. У Ваксы, вдруг понимает Нейт, единственная комната с видом на реку. Интересно, у него есть на них что-то или это гуманный жест по отношению к человеку, который, скорее всего, никогда не покинет эту комнату — разве что чтобы отправиться в тюрьму.

У нее очень вежливо забирают кукольный домик.

— Я поставлю его в шкаф, — говорит седоватая женщина в толстых очках. — Там он будет в полной сохранности. Но вы должны понимать, что для нас это заметное нарушение правил безопасности.

Нейт понимает, что женщина решила, будто домик важен для инспектора как объект эмоциональной привязанности. Она начинает возражать, но затем соглашается. Объяснения потребуют… объяснять слишком многое. Женщина улыбается:

— Сюда.

Только расставаясь с ней на пороге комнаты Ваксы, Нейт поняла, что эта женщина — посол.

— Ой, — говорит инспектор. — Приятно с вами познакомиться.

И зачем-то делает легкий реверанс, будто в присутствии особы королевской крови.

Посол недоуменно кланяется в ответ.

— И мне с вами, инспектор. Мы вам всегда рады — вне зависимости от того, примет вас доктор Вахсман или нет.

* * *

— Доброе утро, мисс Хантер, — говорит Вакса, — вы на удивление хорошо выглядите. Положительное чудо современной медицины, верно?

Он низенький и крепкий, похож на администратора какого-нибудь модного ресторанчика в Сохо. Нейт воображает, что там подают фьюжн: пирожки с тиляпией и павлином. От одного взгляда на него она чувствует усталость. Он такой чистый и аккуратный. Только-только поднялся с постели.

— Доброе утро, — отвечает Нейт.

Вакса указывает ей на стул.

Инспектор оглядывается по сторонам, она слишком устала. Если сядет, может уже не подняться. А тут не лучшее место для сна. Комната кажется умиротворенной и спокойной, как монашеская келья. Большое двустворчатое панорамное окно выходит прямо на прибрежную теснину. Во время шторма вид наверняка потрясающий. Одинокий стул повернут наружу, на прикроватном столике — стопка книг. Она почти готова увидеть в ней «Расследования мистера Труппа», но, присмотревшись к корешку, обнаруживает лишь томик «Тысячи и одной ночи». Остальные книги — исторические, и все — старинные. Она пытается запомнить названия, но не уверена, что сможет.