Гномон - Ник Харкуэй

— Я, разумеется, знаю, кто вы. Я бы вас в любом случае сразу узнал, но ваше сообщение попало ко мне через посла. И она любезно снабдила его своими примечаниями.

Да. Что же остальной мир думает об этой неловкой встрече? Наверняка ничего хорошего.

Они садятся.

— Доктор Вахсман, я веду расследование взлома Системы и Свидетеля. Если вы мне поможете, и мне удастся успешно справиться с проблемой, я могу с уверенностью обещать вам освобождение.

— Формально я не арестован.

Иглами блеснули зубы на мягком лице.

— Хорошо, пусть будет амнистия с условием вашего скорейшего отъезда и — простите — обещания не возвращаться.

Вахсман кивает:

— Скажем так, это не то чтобы совсем расходится с моими намерениями. Мне прежде нравился Лондон, но теперь, боюсь, его абрис будет преследовать меня до самой смерти. Даю вам слово: если смогу отсюда уехать, я не вернусь. Но… какие вы можете дать мне гарантии?

— Свое слово.

Он тихонько фыркает:

— Инспектор, при всем моем глубоком уважении: ваше слово — это не очень надежно.

— Но вам нечего терять.

— Это верно, — соглашается Вахсман, обводя слишком широким взглядом комнату, задерживаясь слишком долго на ее теле, лице; он отвык от живого общения, забыл, как вежливо отводить глаза. — Знаете, первые несколько месяцев я вас люто ненавидел. А потом немного вами увлекся. Стокгольмский синдром, видимо. Затем вы… поблекли. Теперь вы здесь, в моей цитадели, и уже почти мой друг. Очень старый, плохой друг. Жестокая сестра, которая забрала себе отцовский дом. Тем не менее мне приходит в голову, что, если Система взломана, а вы бросились воевать с виновником — и вы здесь… — вероятнее всего, вы идете против истории. Как думаете, что он с вами сделает, если вы пойдете против него и проиграете?

— Уничтожит, — отвечает Нейт и гадает, в какой форме придет уничтожение: смерть, как для Смита, или что-то менее заметное?

— Вы совершенно правы, мне нечего терять. Я останусь либо уеду. В некотором роде мне тут даже нравится. Уединение. Пустота в этой комнате и рабочий гул в соседней. У меня нет никаких ограничений по времени — только я и мои книги.

Свободной рукой он обводит комнату, указывая пальцами на каминную полку, где выстроились особенно старые и красивые тома в таком же переплете, как и книга у окна: «Соколиная охота в долине Инда», «Говорящий камень» и «Благоуханный сад шейха Нефзави».

— Отличное собрание.

— Небольшое, но идеально выверенное.

На секунду в его лице проступает нечто детское. Она вспоминает, что взлом систем безопасности — не только программный код. Это еще и человек. Да-да, он очарователен. Только сейчас нет, потому что разучился выверять паузы и преувеличенно жестикулирует. Практики нет, только перед зеркалом может поупражняться.

— Если бы я хотела взломать Систему, как бы я это сделала?

Вакса широко открывает глаза:

— Я — последний человек, которого вам стоит об этом спрашивать.

— Я думала, вы — лучший.

Он опять обводит рукой скромную комнату:

— Был лучшим. Теперь же… мой подход не только не сработал, даже если бы и мог сработать, эти дыры уже наверняка залатали.

— С чего вы начали?

— Предыдущий контракт. Корпоративный клиент хотел повлиять на исход некоего голосования. Планировочного тендера. Этого, конечно, можно было добиться и без прямого вмешательства. Лишь обойти и без того довольно хилое стремление Системы к приватности и повлиять на кворум — прямо или косвенно. Но потом я заинтересовался и начал думать, чего еще можно добиться. Банда Картье меня отыскала — и вот я здесь.

— И?

— И… выяснилось, что разработчик вашей Системы умнее меня. Или, по крайней мере, тактическое и стратегическое применение систем безопасности позволило предвидеть и подготовиться к моему лучшему методу. Впрочем, теперь я думаю, что Система разрабатывает себя сама. Но даже ее базовая парадигма великолепна. Мои поздравления.

Что это? Легкий акцент? Европейский? Или восточный? Но, может, он это делает нарочно. Ладно, это не проблема Нейт.

— Как он сработал? Ваш метод.

— Учитывая, что он не сработал… Если говорить просто, ваша архитектура закрыта пятичленным замком. Это не совсем сейф, но давайте сделаем вид, будто он. Чтобы получить доступ к его содержимому, нужно иметь физический ключ. В данном случае — терминал, физически подключенный к закрытой сети. Есть список людей, которым разрешено работать в этой сети, у каждого из них — сложная и уникальная фраза-пароль. Раз, два, три. Не то чтобы неприступная крепость, но довольно крепкий орешек. Но нужна еще и биологическая идентификация — не просто ДНК, но смесь микробной флоры, обитающей на вашем теле и внутри него. — Вакса улыбается. — Эту стену я преодолел, как вы знаете.

Она знает. Воздух из кондиционера бьет ей прямо в лицо, и она дрожит от холода. По шее бегут мурашки. Но все равно было бы здорово дать передышку глазам, прикрыть их всего на минутку. Нейт подавляет инстинктивное желание свернуться на стуле клубочком.

— Как?

— Агрессивная терапия — антибиотики, антивирусные и противогрибковые препараты — в течение недели в стерильном боксе, а затем внес культуру биома одного из ведущих исследователей ваших систем безопасности в свое тело и на него. Я ел то, что он ел, пил то, что он пил. Я украл воду из его ванны. Это было умопомрачительно. Я заметил значительное изменение в собственном восприятии. Мы и вправду — сложный композитный организм, обитающий во всем теле, а не только гомункул, запертый в черепе. — Он морщится. — Но на этом всё. Запрос не коннектом, его нельзя одолеть. Думаю, это идеальный замок. Он ведь не просто поведенческий. В этом и заключалась моя ошибка. Я воспроизводил свою цель, исходя из тысячи часов архивных записей. К моменту начала операции симуляция была полной. Результат неимоверный. Но анализ коннектома тут же меня выявил: качество моих мыслей было иным. Для вашей машины мое притворство оказалось не более убедительным, чем попытка скрыться от опознания под карнавальной маской. Она видит мысль и ее причину и сразу заметила во мне совершенно другую личность. Чтобы взломать коннектомный замок, нужно стать своей целью — а если вы это сделаете, вам уже не захочется ломать замок. Всё, круг замкнулся. Блестяще.

Он качает головой с печальным восхищением:

— Пять замков, инспектор. Пять врат, через которые должен пройти пилигрим, чтобы войти в Святую землю. Но последние из них — истина, которую по определению невозможно подделать.

— Вам все равно, что произойдет?

Он снова кивает, страшно, как собака, и целует ей руку.

— Да. Я надеюсь на ваш успех, поскольку мне здесь не нравится. Я надеюсь на ваш провал, потому что где-то в душе ненавижу вас. Когда вы вошли, мне хотелось причинить вам боль. Теперь мне кажется, что вы очень милая. Вы… как мои книги. Мой маленький дом. Вы не хотите мне зла как человеку, но лишь как частному случаю определенного типа людей. У меня нет с вами конфликта как с человеком, лишь как со слугой закона. Может, это стокгольмский синдром? Резкий приступ, набиравший силу… сколько сотен дней? Что ж. Вы… заставили меня измениться. Думаю, довольно глубоко. Какая ирония. Сделали именно то, чего я не смог добиться, чтобы одолеть вашу Систему. Ну да ладно. И теперь я разрываюсь.