На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг

Пикейные жилеты знали все и могли заткнуть за пояс любого оппортуниста, включая самого Фиму Райца. Иногда, несмотря на призывы к многоуважаемой публике, телефон в студии предательски молчал. В таких случаях мне становилось немного не по себе.

Политобозреватель Райц, однако, не рефлексировал и в мгновение ока превращался в диск-жокея: «А сейчас по просьбе Муси (или Дони или Соломончика или Берточки) с Басселтон-авеню исполняется эта музыкальная композиция…»

В эфире звучала очередная ресторанная песня «за жизнь», спетая на одной ноте неизвестным приблатненным баритоном.

Я подозревал, что вечерами реалэстейтщик и радиоведущий Ефим Райц превращался в заслуженного артиста Пенсильвании и солировал в рекламировавшемся непропорционально часто и призывно ресторане «Киев».

Новостями на радиомеждусобойчике заведовал некто Семен. Ведущий Фима представлял его в открытом эфире по-родственному прямо: «Прослушайте политическое обозрение. У микрофона – Сёма Злотник».

Филадельфийский Сейфуль-Мулюков не выговаривал половину букв и говорил с ярко выраженным «южно-русским» акцентом. Слушая про очередную заварушку на Ближнем Востоке или о каком-то «светском» скандале с Борисом Моисеевым, я чувствовал, как у него во рту переворачиваются туда-сюда как минимум два грецких ореха.

Беспристрастность в подаче новостей Сема однозначно считал прошлым днем радиожурналистики. В отличие от дикторов «Би-би-си» он практиковал личностный подход к ушам своих слушателей. К каждому сообщению, взятому из вчерашнего Интернета и позавчерашних газет, он добавлял словечки, междометия и восклицания, делавшие радионовости еще более «свойскими»: «вы представляете», «как они посмели», «эти подонки», «смешная история произошла», «я не понимаю» и самый главный перл: «послушайте, что я вам скажу»…

Долго слушать эту похабень с хренотенью я не мог. Даже в условиях дефицита информации и трехдневного опоздания «Нового Русского Слова». Тем более что к «радийному» и TV-бизнесу я имел самое прямое отношение на протяжении нескольких лет.

…Через два года Великого Эммигрантского Пути из воронежских варяг в нью-йорские греки я натолкнулся на объявление в «The New York Times»: единственной в то время русско-американской телерадиостанции WNMB требовался Marketing Director.

На интервью я пришел с домашней заготовкой – планом «Барбаросса» по увеличению подписчиков на «русские каналы». Стратегия сработала, и я попал в культурно-журналистско-гламурный эпицентр четвертой волны иммиграции. Телерадиовещательную корпорацию, выходящую окнами на Гудзон и мост Джоджа Вашингтона, возглавлял знатный русофил и любитель русских женщин Давид Хлоро. Сорокапятилетний красавец в своем первом браке был женат на русской девушке Люде, привезенной им в Америку из студенческой языковой практики в СССР. С тех пор будущий президент Ethnic-American Broadcasting Co[403] был окружен гражданами Страны Советов: они только и делали, что попадались ему на пути.

История гласила, что в один прекрасный день Давид Хлоро наткнулся на худощавого диссидентствующего иммигранта, бывшего ленинградца и политзэка Пашу Трофея. Вернее – на Павла Давидовича, как впоследствии называли его «бешеные бабки» – обладатели заветных приемников, настроенных только на «русскую радиостанцию». Еще с восьмидесятых годов Паша разрабатывал русскоязычную медийную жилу. Сначала он выпускал газету, потом – почувствовав потребности рынка, – практически из ничего сгандобил первое «русское радио». Давид Хлоро со своими инвестициями и связями в шпионско-финансовом мире появился в «right time, right place»[404]. Из искры возгорелось пламя…

Пару лет подписное радио развивалось, как на дрожжах. К переводам американского ТV добавились передачи на все случаи иммигрантской жизни и как результат – многотысячная клиентура по всей Америке.

Технические гении компании Абрам и Изя, бывшие советские инженеры из пусконаладок Кишинева, разработали хитроумную систему доставки спутникового сигнала в многоэтажки, где проживали «наши». Так в дополнение к радио появилось и телевидение WNMB, принявшее, как родных, убежавших за границу дикторов, корреспондентов и журналистов из Останкино. Монополии нью-йорского конкурента, крошечной телекомпании RTV, работавшей несколько часов в день из подвала ее владельца, американского раввина Марка Соловейчика, пришел конец. Примерно в это самое время, в «золотой век» русскоязычного вещания в США, я поступил на престижную службу в «созданное ЦРУ» теле-радиогнездо. Во всяком случае, среди недоброжелателей и конкурентов ходили именно такие слухи.

Поскольку зарплата «маркетинг-директора» WNMB зависела от новых «кастомеров» (или даже «костюмеров», как их называли в отделе обслуживания), то мое больное и охочее на выдумки воображение выдавало на свет божий один «промоушен»[405] за другим: подписался на «канал» – получи часы (книги, телефон, майку, кредит, лотерейный билет, контрамарку на концерт и т. п.).

Раз в месяц я улетал в командировки «продвигать рынок» в какой-нибудь развивающийся и требующий моих ЦУ отдаленный район – Lоs Angeles, Chicago, San Francisco, Boston. Помимо сезонных скидок и подарков, я вдоволь наорганизовывал всяких презентаций, концертов, лотерей, ярмарок и «встреч с телерадиослушателями».

Я любил свою сумасшедшую работу на WNMB и чувствовал себя там как рыба в воде. Тем более я понимал, что наши журналисты, авторы и ведущие, знакомые всем телерадиоклиентам еще по «вражьим» голосам и Останкино, через меня прислушивались к гласу народа.

Телевизионные и радиобудни напоминали столь хорошо знакомое и понимаемое мною «закулисье». В театре (даже в бессловесном мимансе) трудились только великие актеры. Здесь – самые выдающиеся дикторы, комментаторы и ведущие.

Я вывел собственную формулу общения с творческими людьми – искренне их любить и уважать.

Искренне.

У меня это получалось неплохо, что выражалось в многочисленных внерабочих сесибонах, вечеринках, вылазках, днях рождения, сабантуях и прочих неформальных попойках со своими сослуживцами.

Тем более у них не было выхода – с моей помощью TV и радио персоналии получали всевозможную творческую халтуру и подработки – связь с внешним миром, как правило, проходила через мой отдел маркетинга и PR.

Правой рукой Давида Хлоро, вице-президентом WNMB и серым кардиналом компании служил бывший московский геолог и мастер на все руки Женя Львовский. Он заслуженно считал себя знатоком бизнеса и таинственной русской души, вкладывая в уши американского совета директоров ответы на вопросы «кто виноват» и «что делать». Без его «визы», явной или косвенной, всяческое творческо-административное телодвижение на станции строго запрещалось. Благодаря Львовскому моя американская карьера претерпела очередное изменение. Сам того не ведая, укротитель неуравновешенной творческой интеллигенции помог мне вернуться к профессии массовика-затейника – на WNMB был создан концертный отдел. А еще через год, рассчитавшись с родной компанией, я ушел на вольные импрессарские хлеба…