Выжжено - Андреас Эшбах

Маркус взял одно печенье. Оно было чёрствое, но он всё равно его грыз.

– Вопросы, – повторил он, жуя. – Какие, например?

Таггард снова опустился в кресло и взял свою чашку кофе.

– Видите ли, Маркус, вы знаете, как живут люди в этой стране. Поезжайте в любой городишко. Что вы там найдёте? Главную улицу в несколько домов, обычно с парикмахерской, магазинчиком-закусочной, лавкой «секонд хенд», пиццерией и китайской забегаловкой. И вдоль всей улицы – парковки. Вы увидите, как люди выходят из машин или садятся в машины, но вряд ли увидите человека, который пройдёт пешком больше десяти метров. Дома, в которых живут местные жители, находятся на отшибе, и без машины до них не добраться. В больших городах ещё хуже. Большинство городов внутри почти мёртвые. Население живёт в огромных предместьях из однотипных дешёвых домов, которые распространились по стране как плесень. А теперь подумайте, как всё это должно функционировать, если дешёвой нефти больше нет. В предместье без машины вы пропали; каждому члену семьи необходимо собственное транспортное средство. Многие из этих людей в долгах, без работы или перебиваются на низкооплачиваемой работе, до которой им приходится каждый день добираться за тридцать, пятьдесят, сто миль. Что им делать, если бензин по-настоящему подорожает? И вот ещё о чём подумайте: даже для того, чтобы купить продукты, они должны проехать миль тридцать-пятьдесят. Как это делать, если бензин станет не по карману? Что тогда? Многие попытаются переехать в город – но куда? Старые жилые дома уже обветшали, построить новые – необходимо время и деньги, которых не будет, и, разумеется, горючее для строительных машин, которого тоже не будет, равно как и асфальта, чтобы вымостить улицы, и других строительных материалов, которые производят из нефти. Но даже если бы эти дома и были, кто сможет их себе позволить? Все свои сбережения люди вложили в пригородные дома, будущие доходы уйдут на выплату кредитов – за те же дома, которые станут просто неликвидными, если кончится дешёвый бензин. Дешёвые супермаркеты, до которых им уже не на чем будет доехать, перестанут быть дешёвыми, а то и вообще прекратят существование. Как тогда снабжать население? Где работать тем, кто там до сих пор работал? Как людям отапливать дома зимой, как охлаждать их летом, если электричество подорожает и станет недоступным, а во многих частях страны отключится вообще? Как дети доберутся до школы? Какие профессии будут ещё открыты для них? Уж только не дизайнер СМИ или PR-менеджер. А на что будут жить нынешние дизайнеры СМИ и PR-менеджеры? Начнут кормиться со своего огорода?

Маркус чувствовал себя просто раздавленным потоком слов Таггарда.

– Похоже, ничего другого им не останется, – сказал он, прикидывая, что и его профессия разработчика программных продуктов тоже будет не особенно востребованной.

– Совершенно верно, – сказал Таггард, – но это не так просто, как кажется. Ведь всё нынешнее поколение выросло в уверенности, что молоко берётся из супермаркета. Что эти люди могут знать о том, как бороться с плесенью, мучнистой росой или тлёй? Где, когда и как сеять? Когда и как собирать урожай? Могут ли они защитить свои растения от птиц и диких животных? Да смогут ли они огородить свой участок руками, привычными только к клавиатуре? И где они возьмут для этого материалы, если ближайший строительный рынок находится в сорока милях? Смогут ли они разводить кур, овец или коров? Знают ли они, что делать, когда корове приспеет телиться?

– А можно ли вообще на участке держать такой крупный скот? – спросил Маркус.

– Да и есть ли у этих людей кусок земли? – ответил вопросом на вопрос Таггард. – Что делать тем, кто живёт на какой-нибудь заброшенной фабрике? Или в социальной квартире? Или в подвале?

Маркус огляделся. Диван, смятые простыни, подушка в худой наволочке.

– У меня и этого нет.

– Вы можете остаться здесь, – сказал Таггард и поднялся. – Вам надо сначала выздороветь, а потом найдётся всё.

Вечером Таггард снова ушёл, «на час-другой», как он сказал. Снаружи уже стемнело, а «темно» в этом медвежьем углу означает: хоть глаз выколи. Надо носить с собой фонарь, чтобы не заблудиться.

Некоторое время Маркус сидел, слушая хруст удалявшихся по снегу шагов своего хозяина и вспоминая то, чему только что был свидетелем: как трудно зажечь фонарь, заправленный растительным маслом. И как тускло горела эта коптилка.

Так вот, значит, в каком будущем он проведёт остаток своей жизни?

Он включил телевизор. По всем каналам шипел лишь белый шум. Он проверил, плотно ли вставлен штекер антенны, но тот сидел надёжно и даже с виду был новым. Чёрт. Не то чтобы ему недоставало взвинченных новостей или уж вовсе рекламных блоков, но хоть что-нибудь увидеть было успокоительно.

Он вскочил, нашёл свою дорожную сумку и вытащил оттуда мобильный телефон. Включить, набрать ПИН-код. Батарея была ещё заряжена на две трети. Ну хоть что-то. Но сколько он ни ждал, как ни подходил к окну, прибор так и не нашёл сети.

Значит, Bare Hands Creek действительно находился на краю света.

Он снова убрал эту бесполезную вещь. А есть ли тут где-нибудь нормальный телефон? В гостиной он не заметил ничего похожего. Взявшись за ручку двери спальни, он замер. Не будет это злоупотреблением доверия? Нет, решил он, не настолько уж это срочно.

Часы показывали десять, когда Таггард вернулся, задумчивый, погружённый в себя. Словно человек, вернувшийся из церкви в осознании своей греховности. Маркус спросил его про телефон.

Таггард потёр лоб и зевнул.

– Был, но я убрал его в гараж. Телефонная сеть умерла. – Он бросил недовольный взгляд на телевизор. – Да и этот ящик тоже можно выкинуть. Если какие-то станции ещё и работают, сюда им не пробиться.

Через два дня Маркус был уже на ногах. После настоящего горячего душа он словно заново на свет родился. Своё постельное бельё, пропитанное потом, он отнёс в гараж, где предполагалось наличие стиральной машины.

Гараж был огромный, его машина в нём почти терялась. Можно было разместить рядом ещё одну-другую…

Ах да. А где, собственно, машина Таггарда?

– Я её продал, – сказал Таггард. – Выменял на инструменты и запасы, так сказать. В деревне почти все отказались от машин; осталось штуки две, они принадлежат общине. На крайний случай.

Упомянутые инструменты занимали маленькую мастерскую, а запасы размещались в шкафах и на полках. Рядами стояли банки консервов – рыбных, мясных, овощных и фруктовых. Мешками – мука, рис, кукуруза, чечевица, сахар, соль, овсяные хлопья и макароны. Канистрами – уксус и вода. Брусками – маргарин. Коробки с сухофруктами, пряностями, кофе. Запасы туалетной бумаги, стирального порошка, пакетов для мусора. И так далее. Очень много. На первый взгляд могло показаться, что этого хватит на всю жизнь целой семье, но это, возможно, был всего лишь годовой запас для одного человека. А для двоих, естественно, этого хватит лишь на полсрока.

Отопительный котёл, отгороженный тонкой стенкой, стоял у прохода в жилую часть, а по другую сторону – стиральная машина и раковина умывальника.