Россия и ее империя. 1450–1801 - Нэнси Шилдс Коллманн

ставившиеся перед государством и обществом, и средства выражения политических идей приобрели светский характер. Марк Раефф обращает внимание на центральное положение Polizeistaat, «хорошо упорядоченного полицейского государства», в петровской идеологии. Соответствующий набор идей, возникших главным образом в Бранденбургско-Прусском государстве, отражал ценности конца XVII века, порожденных пиетизмом и ранним Просвещением. Он включал в себя традиционные представления о богоданности монарха, но при этом границы и цель политической власти трактовались по-новому. Предполагалось, что правитель обязан создать процветающее, хорошо отлаженное государство, населенное благочестивыми, дисциплинированными подданными, которые ревностно служат Богу и для этого соблюдают порядок, усердно трудятся, включаются в общественное служение. Полицейское государство в прусском варианте подразумевало, что власть правителя абсолютна, но ограничивается служением, долгом и обязанностями. Монарх есть «первый слуга государства», все общественные силы сплачиваются вокруг него для улучшения положения подданных, усиления могущества государства, укрепления общественной дисциплины. Такой правитель вел камералистскую и меркантилистскую политику, позволявшую улучшить жизнь народа, ставил целью рост населения и экономики, увеличение территории государства.

Практическими последствиями этого в Пруссии стало привлечение дворян к сотрудничеству с властью, усиление бюрократии, издание указов и распоряжений, регулировавших общественную жизнь, здравоохранение, образование, налогообложение, торговлю, военную сферу. В России представления о Polizeistaat отличались радикальностью, так как потенциально влекли за собой перемены и прогресс – по контрасту со свойственным Московскому государству упором на традиции и стабильность. Кроме того, для построения Polizeistaat требовалось сотрудничество с «промежуточными институтами» общества – корпоративными группами, такими как дворянство, бюрократия, специалисты, буржуазия, священнослужители, местные власти, гильдии и тому подобными. В России, где эти корпоративные группы почти полностью отсутствовали, осуществить такую социальную мобилизацию не удавалось. Но в сфере идеологии светские теории, обосновывавшие Polizeistaat, дополняли свойственные православию представления о политической власти, действующей по Божьему благословению и, возможно, представляли собой более эффективный в практическом смысле вариант свойственного Просвещению поиска порядка и общественной гармонии при поддержке политической власти.

Среди создателей петровской идеологии наибольшим влиянием пользовались священнослужители, получившие образование на Украине, особенно Феофан Прокопович и Стефан Яворский. По утверждению Живова, они приспособили современные им тенденции европейской просветительской мысли к православному учению, делавшему акцент на священном происхождении политической власти. Другие, как Петр Шафиров и европейские военные советники, в своих письменных произведениях предлагали идеи светского характера. Результатом был невиданный количественный рост политических тем и визуальных образов, призванных создать представление о высокой активности правителя, государства и империи. Для осуществления этой программы использовались разнообразные жанры и артефакты: написанные ученым слогом манифесты, вероятно, рассчитанные в первую очередь на европейскую аудиторию; законы и указы с комментариями относительно их целей; проповеди и панегирики; здания и сооружения; костюмы, празднества, ритуалы; пародирование религиозной символики и верований. Петровские идеологи прибегали как к религиозным, так и к светским оправданиям власти: так, Феофан Прокопович, защищая новый закон о престолонаследии (выбор наследника царствующим монархом) в своей «Правде воли монаршей» от 1722 года, опирался на православное учение (богоданность политической власти), естественное право и консервативную по своему духу теорию общественного договора Гуго Гроция. В своих указах Петр открыто порывал с московскими представлениями об обществе как собрании благочестивых и о политической власти как гарантии сохранения традиции и средстве достижения первозданной гармонии – взамен провозглашалась абсолютная, светская по своей природе власть правителя. Артикул воинский (1716) гласил: «…его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен. Но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять». Прокопович в «Правде воли монаршей» уверенно утверждал: «…сущие же власти от Бога учинены суть. <…> И того ради… Монаршии уставы и законы не требуют себе ни каковой от учительских доводов помощи».

Петровские идеологи предлагали более деятельный образ монарха, заявляя, что последнего оценивают в первую очередь по его достижениям, и политическую элиту следует также судить по заслугам и достижениям, а не происхождению. Ричард Уортмен считает, что они даже изменили основу легитимности суверена – отныне легитимным считался лишь монарх, непрерывно преобразующий свое царство. Постоянными символами петровской идеологии стали воинственный Марс и Минерва, оказывающая умеряющее воздействие благодаря своей справедливости, мудрости и образованности (но также и отваге). Изображения Марса и Минервы стали появляться на фасадах зданий, в парках, в ходе ритуальных действий, которые разворачивались в новой столице (рис. 13.2).

Рис. 13.2. Сад перед Летним дворцом Петра I был полон статуй, символизировавших античные добродетели и умения. Здесь представлены Архитектура, Навигация и сова, символ мудрости, рядом с Ночью. Фото Джека Коллманна

Петр также отказался от большинства религиозных придворных ритуалов, так занимавших прежних царей (примечательно, что сделал он это, из почтения к матери, лишь в 1694 году, после ее смерти), и заменил их светскими мероприятиями – например, торжественными процессиями, проходящими сквозь триумфальные ворота с римскими богами и символами. Придворный ритуал был реформирован по европейскому образцу, появились пиры, церемонии бракосочетания, танцы, рассчитанные на новую европеизированную элиту. Все это изображалось на гравюрах с подписями на русском и голландском языках. Петр и его приближенные сменили традиционную русскую одежду в пользу европейских кафтанов, камзолов и башмаков; для придворных дам обязательными стали женские бальные платья с глубоким вырезом и прически по последней моде. Еще бо́льшую известность получили злые пародии и унизительные ритуалы, жертвами которых становились традиционно влиятельные персоны (священнослужители, бояре) – тем самым Петр подрывал их авторитет и сколачивал братство близких по духу людей, преданных идее преобразований. Иными словами, он применял все возможные средства для создания нового государства и новой элиты.

Частью новой системы образов стали, помимо изваяний Марса и Минервы, портреты монарха (рис. 13.3). Петр десятками заказывал собственные портреты: одни прославляли его как лидера империи или творца военных успехов, другие были проникнуты любовью и теплотой, неявно подрывая идею брака, заключаемого в интересах рода, и ставя на первое место личность. Как Тюдоры и османские правители столетием ранее, Петр щедро раздавал миниатюры со своими изображениями – дворяне и женщины носили их на видном месте, наподобие брошей.

Рис. 13.3. Современная гравюра с портрета царя Алексея Михайловича из Титулярника (собрания портретов монархов того времени) показывает царя в окружении религиозных символов легитимности. С ней резко контрастирует портрет сына Алексея Михайловича – Петра I, изображенного в кирасе, с синим поясом и орденом Андрея Первозванного. Помещенные рядом, они не позволяют оценить важность культурных преобразований, начатых Алексеем Михайловичем