Генералиссимус Суворов - Леонтий Раковский

– Никогда, ваше сиятельство! Так ехать – плену не миновать! Не пущу!

– А что же будет делать генерал Шателер?

– А он далеко ли?

– Нет, уж недалеко.

– Оставайтесь, ваше сиятельство, здесь, а я один слетаю. Найду!

И Денисов поскакал вперед.

Последнее, что он слышал, отъезжая, были слова Александра Васильевича племяннику:

– Помилуй Бог, ну и упрямый же Карпович!

Проехав один с полверсты, Денисов слез с коня. Прислушался, не говорят ли где, не звякнет ли стремя, не захрапит ли конь. Но всюду было тихо.

Проехал немного еще.

Дома, огороды, виноградники, заборы пошли чаще прежнего. Чувствовалось, что Турин близко.

Сбоку от дороги чернела рощица.

Слез снова. Стал слушать. Ослышался или в самом деле в рощице говорили люди?

Денисов подъехал поближе к рощице и спросил по-французски:

– Генерал Шателер тут?

– Тут! – ответил сам генерал, выезжая на дорогу.

– Фельдмаршал вас ждет.

– Где он?

– Недалеко.

Шателер поскакал вместе с Денисовым к фонтану, где остался Суворов.

Суворов, спешившись, стоял под тополями у фонтана. Генерал-квартирмейстер доложил фельдмаршалу, что командир французского гарнизона генерал Фиорелла отказался положить оружие.

– Войска все на местах. Город окружен. Попугайте господина Фиореллу ядрами. А не поможет, тогда завтра – штурм. Заставим положить оружие!

Шателер вернулся к своим шести пушкам и гусарам.

И через полчаса тишину ночи разорвали оглушительные пушечные выстрелы. Шателер бил из шестидюймовых пушек по предместью Турина – Баллоне.

Французы молчали.

– Карпович, почему они не отвечают?

– Чувствуют, ваше сиятельство, что вы близко. Советуются, как бы просить пардону…

Но и тут Денисов сказал невпопад.

Вдруг с диким воем пронеслось и грохнулось где-то неподалеку ядро. За ним другое, третье. Французы стреляли ядрами большого калибра. Попадая на шоссе, они производили страшный гром.

Воздух дрожал от гула.

Ядра падали, не долетая до фонтана и перелетая через него. Лошади фыркали и рвались. Казаки только поглядывали вверх.

Суворов стоял спокойно.

– Фельдмаршал и мы все в опасности! Тут не место! – громко сказал Денисов.

Суворов услышал эти слова:

– Нет, Карпович, это место прекрасное. Гляди, какая здесь красота, какие тополя!

Не успел он окончить, как совсем неподалеку грохнулось ядро. Во все стороны с визгом посыпались камни.

Денисов знал, что уговаривать, приводить резоны Суворову бесполезно: он не послушается, да и у Андрияна Карповича резоны выйдут, как давеча, неубедительными. Лучше действовать!

– Ребята, за мной! Укроем фельдмаршала! – обернулся к казакам Денисов.

Он шагнул к Суворову, бережно взял его в охапку и побежал что было сил в сторону.

Ядра только визжали вокруг.

– Проклятый, что ты делаешь! – беззлобно кричал Суворов.

Но Денисов, не слушая ничего, выносил фельдмаршала из полосы обстрела.

Генерал Фиорелла напрасно артачился, – через день ему все-таки пришлось согласиться сдать город (Туринской цитадели Фиорелла еще не уступил, продолжая сидеть в ней). Фиорелла мог быть доволен – он оказался не в плохой компании: в этот день фельдмаршал Суворов получил известие, что его войскам сдались города Александрия, Феррара и цитадель в Милане, о взятии которой все уши прожужжала Суворову назойливая, соблюдающая только свои интересы Вена.

Турин встретил Суворова так же торжественно, как Верона и Милан.

17 мая в Турине Суворов отпраздновал день победы.

Сначала на квартире у Суворова православный священник отслужил молебен, а потом Суворов поехал в туринский собор. Он ехал в богатой карете, окруженный русскими и австрийскими генералами, которые верхами сопровождали фельдмаршала. Во время молебствия артиллерия на городском валу дала салют.

Вечером Суворов поехал в театр. При его появлении поднялся занавес. На сцене был изображен храм славы, в котором стоял бюст Суворова. Из театра Суворов ехал по ярко иллюминованным улицам. На транспарантах в свете разноцветных ламп горели буквы «А. С.».

Быстрые, ошеломляющие успехи – за полтора месяца Суворов очистил от врага всю Северную Италию, – восторженный прием населения – все это радовало старого фельдмаршала. Радовало Суворова и то, как горячо встречались его победы на родине, в России.

«Бейте французов, мы будем вам бить в ладоши», – писал в одном из рескриптов Павел I.

Но зато отношения с союзниками-австрийцами портились день ото дня. Пока русские войска были нужны союзникам, чтобы разбить грозного врага, вторгшегося в их страну, до тех пор они заискивали перед русскими. Но стоило только Суворову оттеснить французов, как австрийцы показали зубы. Они косо смотрели на продвижение русских войск на запад. Победы русского оружия стали им уже не по нутру. Теперь союзники всеми силами старались представить дело так, будто бы они разбили врага, а не русские.

Эта перемена в отношениях австрийцев к русским прежде всего сказалась на Суворове.

Барон Тугут, первый австрийский министр, привыкший к беспрекословному повиновению и раболепству, сразу невзлюбил независимо державшего себя Суворова. Самостоятельность Суворова бесила желчного, мелочного Тугута.

Все высшие места в австрийской армии Тугут раздавал бездарным, но послушным, преданным ему людям. А здесь – пусть всемирно знаменитый, но чужой, русский, «варвар», который к тому же не хочет идти на поводу у барона.

Как держал себя с Суворовым господин, так понемножку стали держать себя и его слуги. Австрийские генералы с первых же дней окружили Суворова недоброжелательством, завистью, интригами. Лишь несколько генералов вроде Шателера, Меласа, Края и старого суворовского друга генерала Карачая держались иначе.

Суворову были отлично знакомы эти лисьи улыбочки, вежливые поклоны в глаза, а за глаза – доносы, наговоры и сплетни. Все это он видели при русском дворе. Всю его жизнь завистники, мелкие, бесталанные людишки ставили ему палки в колеса, злословили и клеветали на него. Это они старались ославить его «чудаком».

Еще ни разу Суворова не вязали так по рукам и ногам, как опутал его гофкригсрат.

В Турине Суворов получил ответ на свой план дальнейших операций, который он послал императору Францу из Милана.

Император Франц считал, что Суворов, перейдя на правый берег По, нарушил его прежние инструкции. В головах австрийцев, которые не знали ничего, кроме линейной тактики и вечных поражений на поле боя, не могли уложиться наступление и победа.