Порочные - Мира Вольная

Если… уж ей нравится… Готов… вообще не бриться…

— Мне нравятся твои руки, Маркус, — хрипло шепчет Эмили, проводит коготками от запястий до плеч, зарывается в волосы, сама спускаясь ниже. Соски трутся о меня, и я рычу.

— Твои волосы — мой личный фетиш.

Эмили целует мою грудь, прикусывает, выводит языком узоры. Голос у нее хриплый, каждое движение — тягучее и неторопливое. Она смакует и наслаждается, даже сквозь штаны я ощущаю, как сильно она меня хочет, какая она жаркая.

Я забываю, как дышать, когда ее руки тянутся к поясу, когда расстегивают пуговицу. Визг молнии почти парализует.

Она спускается еще ниже, и я открываю глаза, смотрю на нее. Эмили улыбается дерзко. Дразнит, обхватывает мой член рукой. На дне глаз вызов, удовольствие, предвкушение. Бартон склоняется к члену и трется о него щекой, не отрывая взгляда от моих глаз, дует на головку, а потом обхватывает ее губами.

И меня вскрывает, вышибает из собственного тела, когти рвут какую-то ткань, сердце стучит в голове, брюхе, горле. Разрывается, когда она проводит языком. Мое рычание такое громкое, что его слышно, наверняка, даже в стае Макклина.

Эмили творит что-то невероятно. Мне кажется, что я сдох и попал то ли в рай, то ли в ад, то ли все вместе.

Тонкие пальцы сжимают мошонку, и я дергаюсь, толкаюсь в ее рот, сжимаю челюсти до хруста.

— Ты тоже очень вкусный, Маркус, — улыбается Эмили, поднимая на миг голову. Голос стал еще глуше, она очень тяжело дышит.

А я не могу… Не могу больше сдерживаться, не могу вынести этот взгляд и ее прикосновения.

Я дергаю зануду на себя, переворачиваюсь и вхожу. Стараюсь медленно, как можно медленнее, но ни хрена не получается.

Я больше не контролирую собственное тело. Вжимаю, втискиваю Эмили в себя, опускаю руку туда, где соединяются наши тела, надавливаю на скользкую горошину.

А потом только звуки соединяющихся влажных тел, только наши стоны, только хрипы и рычание. Все это влажно, горячо, дико.

Желание укусить и пометить Бартон — почти навязчивое, гораздо хуже, чем было в прошлый раз. Кажется непреодолимым. Запах яблок в карамели — ее настоящий запах — окутывает и опутывает меня, мешает контролировать происходящее.

Мне хочется еще крепче сжать Эмили. Втиснуть в себя, себе под кожу.

Она находит мои губы, кусает, облизывает, стонет и кричит, умоляюще. Сама прижимается, так крепко, что это доставляет почти боль, царапает спину.

Я сильнее давлю на горошину под пальцами, и Эмили выгибается, застывает, вскрикивает, откинувшись, я подхватываю ее. Движения становятся быстрее и резче. Громче.

И меня накрывает. Ломает.

Оргазм бьет из позвоночника в голову и пах, выворачивает наизнанку, опрокидывает на спину, вырывает очередное рычание из глотки.

В мозгах шум, перед глазами темнота.

И только все еще подрагивающее тело Эмили в руках, ее жар и влажная кожа, вкус собственной крови во рту.

Твою мать…

— Ты же знаешь, да, Эм? — спрашиваю, когда понимаю, что могу нормально соображать, говорить, дышать. Мы на полу, Эмили лежит сверху, под моими пальцами все еще влажная спина волчицы, ее спутанные короткие волосы цвета, которого не бывает, тоже немного влажные. Я смотрю в потолок и жду ее ответ.

— Знаю, — наконец-то тихо говорит Эмили. Говорит как-то… не особенно уверено, будто сомневается, прячет от меня взгляд и лицо.

— Зануда, что не так?

— Я… — она вздыхает, качает головой, утыкается носом мне в шею.

— Эмили.

— А что, если моя волчица так тебя и не признает? Что если… ну…

— Мы не будем связаны?

Эм кивает. Мне хочется улыбаться, вопреки всему. Я доволен, спокоен и почти счастлив. Вот только выясню, почему она сомневается, уберу эти сомнения и совершенно точно буду счастлив.

— Для тебя это важно?

— Нет. Это важно для тебя и для стаи. Ты — альфа и все такое…

— Мне плевать, Эмили, — все-таки не сдерживаю я улыбки.

— Что? — она вскидывает голову, чуть не треснув меня макушкой по подбородку, смотрит недоверчиво.

— Ты и так меня нокаутировала, — моя улыбка еще шире, — не дерись.

— Извини, но… Стая ведь…

— Плевать. На них, — я сжимаю ее лицо в ладонях, глажу пальцами губы. — И, прости, но на твою волчицу мне тоже плевать. Не примет, значит, не примет. Не связаны, значит, не связаны. Мне все равно на все и всех, если ты будешь со мной, если ты хочешь быть со мной, если чувствуешь то же, что и я, — а следующая мысль заставляет нахмурится. — Тебе ведь не… — я не знаю, как сформулировать вопрос, слова снова куда-то деваются, это очень похоже на страх, но я все-таки договариваю, — тебе ведь не будет больно? Твоя волчица ведь не навредит тебе из-за того, что ты со мной? Из-за того, что Джереми мертв?

— Ты знаешь… — Эм коротко и быстро целует мой подбородок. — Это очень странно, но… ей как будто все равно. То есть она обижена и мало что понимает, но все это показательное. Она очень хотела… — заучка вдруг склоняет голову, прячется от меня… — хотела тебя укусить сейчас, — договаривает шепотом.

Я с шумом выдыхаю. Ну и отлично.

— Значит, все решено? Ты остаешься?

— Марк, — Эм снова шепчет неуверенно, — мне нужно закончить работу. Да и потом… Что если ты встретишь…

— Не говори глупостей, — хмурюсь, целуя Бартон. — Во-первых, мы пока не знаем наверняка, во-вторых, ни мне, ни моему волку никто, кроме тебя, не нужен, а в-третьих, люди же как-то справляются, Эм, значит, и мы справимся. Да и потом, — передразниваю я ее, — ты же собираешься закончить работу. Создать таблетку от всех волчьих пороков.

— Да? — смотрит она нерешительно.

— Да. Я люблю тебя, зануда. И мне чертовски жаль, что мы потеряли так много времени. Парни, кстати, считают, что территорию старой лесопилки расчистить получится примерно за неделю. Думаю, к концу осени мы закончим стройку.

— Эй, парень, — Эмили приподнимается, опираясь на мои плечи, — что за стройка, при чем здесь лесопилка?

— Ну… тебе же нужна будет лаборатория, — улыбаюсь я, — чтобы творить там все свои безумные эксперименты, пытать и мучить волков, а на время стройки поработаешь пока в больнице. Только составь список оборудования, которое тебе понадобится. Я ни черта в этом не понимаю.

— Безумные эксперименты, значит? — щурится Бартон.

Я киваю.

— Пытать волков, значит?

Я снова киваю.

— Мучить, значит?

— Ну…

И она шутливо рычит, погружает в который раз пальцы в мои волосы, натягивает, заставляя выгнуть шею, нависает надо мной, садясь, и целует. Целует жарко, дико, яростно, и желание снова проскальзывает мне в кровь, будто никуда и не уходило.