Первые леди Рима - Аннелиз Фрейзенбрук

Пока Евдокия постепенно ковала свою новую жизнь в Константинополе, Пульхерия планировала вернуть себе старую. Ее шанс подвернулся в 450 году, когда ее брат Феодосий II 28 июля получил смертельную рану, упав с лошади. В том же году могущественного Хрисафия казнили. Место ее брата занял уже седовласый младший штабной офицер[968] по имени Маркиан, чью кандидатуру поддержали военачальники Аспар и Зенон. Оба они надеялись укрепить свое положение, посадив Маркиана на трон.

Другим ключевым игроком на стороне Маркиана была сама Пульхерия — поскольку Феодосий II не произвел наследника мужского пола, у нее оставался лишь такой путь сохранить императорскую власть. Проведя последние тридцать шесть лет жизни в укреплении собственного статуса на фоне публичного обета девственности, данного в возрасте пятнадцати лет, Пульхерия наконец-то склонилась перед неизбежным и в возрасте пятидесяти одного года вышла замуж. 25 августа 450 года она и Маркиан появились вместе на еженедельном параде на набережной возле Константинополя, и на виду у войск Пульхерия лично надела на своего новообретенного мужа диадему и пурпурный военный палудаментум, эффектно короновав его новым Августом. Со времени Агриппины Младшей, надевшей лавровый венок на голову своего сына Нерона, ни одна женщина не проводила коронацию императора.[969]

Пульхерия пошла на компромисс со своим обетом целомудрия, но не нарушила его. Маркиан согласился на ее условие, что союз не будет иметь брачных отношений. Чтобы заставить замолчать циников, которые, безусловно, увидели комедийность ситуации, и сохранить политическое оружие в руках Пульхерии, были выпущены золотые монеты, изображавшие союз Маркиана и Пульхерии благословляемым самим Христом, который стоял, как отец, между ними. Это было потрясающим отклонением от предыдущей имперской монетной иконографии. Почти тот же формат был использован снова примерно сорок лет спустя, чтобы отметить брак византийского императора Анастасия и императрицы Ариадны, — где опять появилась императрица, которая узаконивала наследование императора. Но еще как минимум четыреста лет после этого случая подобный портрет больше не возникал в имперском искусстве.[970]

Руководящие способности Маркиана почти немедленно были испытаны давлением извне — дипломатическими и военными проблемами, возникшими из-за гуннов. Под предводительством своего нового вождя Аттилы гунны последнее десятилетие терроризировали оба двора — и Восточный и Западный. В отличие от готов они не интересовались приобретением постоянного места проживания внутри империи. Итию на Западе не требовались более их услуги в качестве наемников, и теперь главным требованием гуннов стали деньги. Аттила вел политику эффективного шантажа римлян, дабы они платили ему золотом в обмен на ненападение на их крепости и прекращение грабежей их территорий. Особенно агрессивно Аттила относился к двору Феодосия II, который организовывал неудачную попытку убить царя гуннов. В 450 году константинопольский двор попытался примириться с Аттилой, выплатив ему достаточно золота, чтобы он ушел.

Тем временем подъем гуннов создал проблемы другого рода для Галлы Плацидии, возраст которой перевалил за шестьдесят. Семнадцать лет, прошедших с тех пор, как Итий использовал военную мощь гуннов, чтобы захватить власть над делами ее сына, были спокойными по сравнению с бурями, сотрясающими семейство Пульхерии и Евдокии на Востоке. С момента смерти Флавия Констанция в 421 году Плацидия оставалась незамужней, и хотя нет свидетельств, что она вела монашеский образ жизни, столь любимый ее племянницами в Константинополе, она, тем не менее, выказывала себя преданной слугой христианского Бога. Она обменивалась письмами с Пульхерией и Феодосием II по поводу споров о монофизитизме — дебатах об истинной природе Христа.[971] Она была также регулярным корреспондентом папы Льва I и в течение 440-х сотрудничала с понтификом, помогая в ремонте церкви, известной сейчас как «Базилика Святого Павла вне стен»[972], построенной ее отцом на месте гробницы святого Павла в Риме. С трудом отреставрированная надпись на триумфальной арке отдает ей должное за ее усилия.[973]

Большую часть времени она теперь проводила в Равенне, но в феврале 450 года Плацидия снова отправилась в Рим с другим членом своей семьи, чтобы принять участие в празднованиях, посвященных святому Петру. Находясь там, она также руководила перезахоронением останков своего младенца сына от Атаульфа, маленького Феодосия, чей серебряный гробик был выкопан с места его упокоения в Барселоне и привезен в Рим для установки в семейном мавзолее рядом с гробницей святого Петра.[974] Примерно в то же время разразился скандал, коснувшийся ее дочери Гонории.

Тридцатидвухлетняя Гонория превратилась в непокорную принцессу императорского дома. Она вызвала необычайное смущение матери еще в 434 году, когда в возрасте шестнадцати лет забеременела от управляющего имением, Евгения. Евгений был казнен, а Гонорию с позором отправили в Константинополь — жить в окружении, похожем на монашеское, во дворце своей кузины Пульхерии. Там она родила младенца, о котором больше ничего не было слышно.

Теперь же, лишенной имперского звания Августы, ей позволили вернуться в Равенну, где подыскали респектабельного, но скучного мужа. Басс Геркулан не возражал против ее позорящего прошлого, и можно было предполагать, что он не использует эту женитьбу как ступеньку к власти. Яростно взбунтовавшись против планов родичей на ее замужество, Гонория предприняла решительный и мелодраматический шаг: она написала Аттиле и предложила ему деньги, чтобы он вмешался в ее затруднительное положение. Она вложила в письмо свое кольцо и отправила его Аттиле через евнуха Гиацинта, которого Валентиниан, открыв предательство сестры, позднее подверг пыткам и обезглавил.[975]

Недавно заключив мир с Константинополем, Аттила с жадностью поглядывал на богатства Равенны, а письмо Гонории дало ему возможность разыграть козырную карту. Интерпретировав послание и вложенное в него кольцо как фактическое предложение брака, он насмешливо пообещал отомстить за свою невесту и между 450 и 451 годами одно за другим направил несколько посольств в Равенну, настаивая, что Гонория и ее доля имперской власти, которую он назвал «скипетр империи», должны быть немедленно переданы ему.