Хрущевская "оттепель" и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. - Юрий Аксютин

В такой ситуации бросок к светлому будущему — проверенный способ перевернуть страницу, начать все снова, с «чистого листа». Подобный опыт уже был 30 лет тому назад. Сталин, не в силах справиться с тяготившими его проблемами нэпа, отбросил его и бросил страну на штурм зияющих высот социализма, навстречу новым, еще не пережитым проблемам. Тем более, что для Хрущева и многих его современников тот социализм, с которым им пришлось иметь дело, изначально был обременен буржуазным наследием, «родимыми пятнами капитализма». Не в них ли причина всех существующих трудностей, несправедливости, разочарования? Столкновение коммунистического идеала с действительностью будило у его носителей стремление поскорее переделать ее. Если это так и было, а социолог Л. Ионин считает это даже самым главным мотивом, то можно согласиться и с тем, что курс на коммунизм по своей природе был попыткой контрреформы, начатой в ответ на появление новых общественных тенденций, угрожавших основам социализма.

У ориентации на скорое наступление коммунизма были и другие импульсы. В ней могла проявиться реакция правящих кругов на новые социальные тенденции, потенциально угрожающие их всевластию. С ростом образованности населения (вместе с его усиливающейся производственно-функциональной, культурной и имущественной дифференциацией) набирал обороты процесс превращения прежних статистических группировок в социальные общности. А для верховной власти даже складывание класса аппаратчиков не только противоречит доктрине социалистической демократии и традициям борьбы с бюрократизмом, но и представляет угрозу ее прерогативам. Хрущев, замечает в связи с этим О.Л. Лейбович, — «слишком человек раннего социализма, чтобы примириться с новым социальным образованием». Ведь даже его преемники, в реальной политике всегда учитывавшие интересы этого класса, тем не менее признавать его существование не решились. Так что курс на коммунизм можно толковать и как стремление власти растворить отдельные интересы в едином, преодолеть растущую обособленность социальных групп, сплотив все население вокруг великой цели.

В коммунизме как лозунге видели свой определенный интерес и сами эти социальные группы, как это не выглядит парадоксально на первый взгляд. Для бюрократов он являлся дополнительным оправданием для расправ с непослушными гражданами, стремящимися ускользнуть от экономического (теневики, тунеядцы) и идеологического (некоторые представители художественной интеллигенции, стиляги) контроля. Для поэтов-шестидесятников он выступал альтернативой будничному быту, господству рутины и был своего рода щитом в их своеобразной оппозиции новому классу. Апеллируя к коммунизму, Е.А. Евтушенко обличал тогдашнюю повседневность с ее устоявшейся иерархией, не опасаясь особенно репрессий против себя. Для него лично это был аттестат на лояльность. Для осознавших свои интересы рабочих коммунизм служил оправданием их эгалитарных требований: закрытия магазинов для начальства, передачи казенных дач детским дошкольным учреждениям. Но такая ориентация на коммунизм скорее разъединяла, нежели сплачивала, ее мобилизующий эффект оказался крайне мал.

В обществе, лишенном экономических механизмов саморегуляции, их роль исполняет власть. Й она обязана все время побуждать людей трудиться. Но к труду «страха божьего ради» возвращаться не желала уже сама власть. Экономическое стимулирование в глазах такого убежденного коммуниста, как Хрущев, имело значение только в самых ограниченных дозах, ибо могло усиливать частный интерес в ущерб общественному, то есть государственному. Оставалось массированное идеологическое воздействие. Курс на коммунизм и на победу в соревновании с Америкой и должен был, по мысли советских идеологов, побудить энтузиазм, воссоздать атмосферу «героики и романтики борьбы за новое общество». Однако стать новым стимулом трудовой активности ему не удалось.

Даже среди партийно-государственных деятелей немало было достаточно практичных и циничных, которые скрывали свои сомнения и даже неверие, поддакивая первому, они поддерживали в нем святую убежденность в правоте общего дела, в реальности обещаний решить продовольственную проблему в ближайшие 5 лет, жилищную — через 10 лет, отказаться от взимания налогов с населения и т. п. Поэт А.Т. Твардовский, работавший над текстом нового советского гимна в элитном санатории «Барвиха», записывал 30 августа 1961 г. свои впечатления о тамошней номенклатурной публике: «Живут люди под одной крышей, здороваются, встречаются в столовой, в кино, на прогулках — люди больные и здоровые, но люди не рядовые, руководящие, видные, партийные. И никогда не произносят слова коммунизм иначе, чем в шутку, — по поводу бесплатного бритья в парикмахерской и т. п.».

Много таких было в низах партии и в массах беспартийных.

На вопрос «Как вы вообще тогда относились к идее создания общества всеобщего равенства и благоденствия?» 51% опрошенных в 1998 г. и 53% опрошенных в 1999 г, ответили, что они верили в коммунизм.

С воодушевлением всегда воспринимала идею коммунизма Л.А. Догонина, ткачиха Яхромской прядильно-ткацкой фабрики. Была надежда на лучшую жизнь у А.О. Точилкиной, домохозяйки из Люберец. «Раз социализм построили, то и коммунизм построим, люди привыкнут ходить на работу и пьянки такой не будет», — рассуждал В.Т. Гришаев, совхозный ветеринар из села Николаевка в Косторненском районе Курской области. Такое общество «все-таки утопией не является», — и сейчас считает Г.М. Козлов, тогда — офицер в военном гарнизоне Кубинка-1. «Это была красивая сказка для нас, мы верили, что построим общество всеобщего равенства и братства», — вспоминала О.В. Фоменкова, работница Дрезненской фаянсовой фабрики. «Нужно было во что-нибудь верить», по словам учительницы одной из начальных школ в Иркутске Е.А. Рязанцевой.

Как и все окружающие, верила в «светлое будущее» путевая обходчица Т.М. Маленец из Гомеля. «Все верили, и мы тоже», — говорила позже А.Г. Столярова, прораб-строитель из Можайска.

Всегдашней мечтой человечества называл коммунизм военнослужащий А.П. Брехов. «Все будут равны, а значит счастливы», — так себе представляла желанное будущее шлифовщица с завода «Фрезер» Н.В. Подколзина. «Ну не может же человек человеку быть волком, как нынче!» — восклицает Т.Ф. Ремезова, работавшая тогда медсестрой в Коломне. «Все будут довольны и счастливы, будем хорошо питаться и пользоваться городскими товарами», — мечтала колхозница А.А. Комарова из деревни Захарове в Малоярославецком районе. «Коммунизма ждали, надеялись, что все будет бесплатно», — рассказывала счетовод Р.С. Савенцева из деревни Орловск в Марийской АССР. «Никто не понимал, что такое коммунизм, — поясняла Л.Н. Спиридонова из села Съяново в Подольском районе. — Но верили, что жизнь станет лучше, тем более что она действительно улучшалась, колхозники получили паспорта, и мои братья смогли уехать в Москву на заработки, сама я стала получать пенсию по инвалидности». Такого же мнения придерживалась Г.Н. Щербакова, учительница Кондыринской школы в Клинском районе: «В хорошую жизнь в будущем верили, а как она будет называться — коммунизм или нет — для нас было не важно». Особый оптимизм при этом внушало массовое жилищное строительство, за что «благодарили Хрущева». По мнению медсестры из Института скорой помощи им. Склифосовского В.В. Беляевой, люди «вообще не представляли, что такое коммунизм», но «в возможность лучшей жизни верили», правда, «не так сильно, как при Сталине».