Аксенов - Дмитрий Петров

Аксенов сделал то, чего не бывает. Вернулся. Причем не только в Россию — с гражданством, квартирой и официальным признанием, — но и в литературу. С триумфом!

Кто-то спросит: а был ли он чемпионом? И хотя для меня это не вопрос, ответить надо. Но трудно. Не потому, что о вкусах не спорят. И подавно не потому, что неясно, как мерить очки и голы: тиражами? Продажами книг? Премиями? Рецензиями? Всё это было. И было этого много. Но для измерения литературного чемпионства недостаточно. Ибо всегда найдутся те, кто оспорит этот титул.

Так что называть Аксенова чемпионом литературы — значит рисковать. А как иначе? И остается просто сказать: для меня он — чемпион. И я один. А если вы не согласны, то по праву. Он-то всю жизнь трудился ради того, чтобы каждый имел право на мнение, а другой — право не соглашаться…

Он вернулся в 1989-м. Но не совсем. Не окончательно. Потому что прибыл не по зову властей и сограждан, а по приглашению американского посла Джека Мэтлока[228], в гости к дипломату. Впрочем, в наше время, когда миллионы людей — в том числе и россиян — катаются по миру, имеют недвижимость и проживают где хотят, с двойным гражданством или без, говорить о каком-то полном возвращении всё ж таки нелепо… До конца своих дней Аксенов жил, что называется, на три дома: Россия — Америка — Франция. Но об этом — успеется.

А в 1989 году было не так. Шла перестройка, но существовал Союз. Советский, с социалистическими республиками. У власти стояла КПСС. Судьба страны, ее отношений с миром и бывшими гражданами еще не решилась. О свободном перемещении советских людей по миру можно было лишь мечтать. Но — мечтать уже было можно!

Накануне визита — 5 ноября 1989 года — Аксенов дал обширное интервью National Cable Satellite Corporation (NCSC), затем опубликованное на ее сайте под названием Say Cheese. Так называется американская версия романа «Скажи изюм». Отправляясь в СССР, писатель призывал говорить cheese — то есть улыбаться, а не тянуть губки в «изю-ю-ю-юме». Он ехал на родину, полный надежд. О чем и рассказал ведущему Брайану Лэмбу.

Отвечая на вопросы, он не забывал о том, как важно нравиться потенциальным покупателям его книг, и старался показать заморским согражданам СССР и его жителей настолько милыми, насколько считал возможным. Итак, фрагменты:

«Брайан Лэмб: Каким сегодня вам видится Советский Союз?

Аксенов: Извините, но я отвечу известной поговоркой: Россия — это всё еще царственная загадка с непостижимой судьбой[229], как сказал сэр Уинстон Черчилль. И для меня в том числе. Сейчас я еду туда впервые с момента моего изгнания из Советского Союза.

Собираясь в дорогу, я, признаться, немного нервничаю… Знаете… Эта страна — моя родина — после десяти лет разлуки превратилась для меня в своего рода абстрактное понятие. Стала, скорее, особым литературным материалом, чем живым обществом. Хотя сегодня каждый день мы получаем о ней массу информации. Но у меня есть чувство, что я потерял смысловую связь с родной землей. Эта страна — США — сегодня значительно ближе мне, чем она. Впрочем, надеюсь, многое проснется в моей душе».

И впрямь, книги Аксенова, написанные после «возвращения», показали довольно смутное понимание им процессов, идущих в России. Особенно когда речь заходила о политике или деталях взаимоотношений государства, бизнеса и культуры. Но мало о ком из нынешних писателей можно сказать, что он хорошо понимал или понимает российскую жизнь. Как и для довоенного Черчилля, она остается «загадкой с непостижимой судьбой» в неменьшей мере, чем для американского тележурналиста.

А Брайан спрашивал о Казани, образовании Аксенова, его писательских трудах в СССР и в США, об изгнании. Затем последовали вопросы об актуальной на тот момент ситуации:

«Лэмб: Ваши соратники по „МетрОполю“… Они и сейчас в Советском Союзе?

Аксенов: Большинство — да… Впрочем, некоторым пришлось эмигрировать. А некоторые присоединились к большинству советских людей…

— Когда приедете домой, вы встретитесь с ними?

— О да! Да, да!

— Уже договорились?

— Конечно! Знаете, сейчас вся эта история с „МетрОполем“ считается большим приключением, этакой отважной попыткой прорыва… Всё изменилось. Человек из КГБ, который шантажировал меня… сейчас пытается сказать: я был неправ, пожалуйста, простите меня[230].

— Вы с ним увидитесь?

— Может быть… Ха-ха. Знаете, это было бы любопытно. Возможно, этот человек сказал треть, а то и меньше трети того, что знает, но… он признал, что [они] делали с творческими людьми мерзкие вещи… И особо упомянул мое имя. Несколько раз. Признав, что я покинул родину под давлением.

— А сейчас ваши друзья по „МетрОполю“… — они могут печатать всё, что хотят?

— Абсолютно! Это замечательно. Там в литературе всё удивительно меняется. На Союз писателей, к которому я когда-то принадлежал и который был, по сути, чиновничьей конторой, порожденной сталинизмом, уже никто не обращает внимания. И хотя… страх перед сталинизмом никуда не исчез… возникают новые творческие группы. Они публикуют что хотят, создают журналы и издательства…

— Возможно, оказавшись дома, вы захотите остаться?

— Нет. Я еду не навсегда. Я уже привязался к этой стране.

— Вы гражданин США?

— Да. И к тому же я здесь работаю — преподаю в университете Джорджа Мэйсона. Я известный профессор… На кого ж я брошу студентов? Я их люблю… Люблю преподавать. Я хочу быть частью американского литературного процесса. Это трудно — отбросить десять лет жизни… Но, возможно, я буду ездить в Россию и обратно.

— Вы уже знаете, что сделаете в первую очередь, приехав на родину?

— Трудно сказать… Может быть, поищу места, где можно хорошо пошутить…

— А еще?

— Начнем с того, что в Москву меня пригласил американский посол. Я буду гостить у Джека Мэтлока… И как его гость, я хочу провести в посольстве семинар для интеллектуалов и деятелей культуры на тему „Русский писатель в США“. Потом я встречусь с читателями… У меня мало времени — для поездки я выкроил окно в учебном расписании. Но я обязательно навещу родную Казань — увижусь с отцом. Он жив, ему 91 год. Вот мой маршрут.