Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

Фрида подняла флаер.

– Пошла бы по этому адресу.

– Простите, но нет.

Фрида уже развернулась, собираясь уйти, но неожиданно о чем-то вспомнила.

– А у вас есть фотография трупа? – спросила она. – Меня интересует лицо.

– Разумеется, – подозрительно глядя на нее, ответил Карлссон. – А что?

– Можно мне получить копию?

– Вы же понимаете, что не имеете права предъявлять это фото, – напомнил он. – Это до добра не доведет.

– Пусть так, – настаивала Фрида.

– Ладно, – сдался Карлссон. – Но лучше вам не выкладывать его на своей страничке в «Фейсбуке».

– Я могу забрать копию, когда буду уходить отсюда?

– Лишь бы вы наконец ушли.

Уже уходя, она вспомнила, как зовут его детей. Мики и Белла, вот как.

Фрида села за стол, открыла блокнот для рисования и нежно погладила шероховатую страницу – это уже вошло у нее в привычку, своего рода ритуал. Затем она достала из желтовато-коричневого конверта фотографию и положила ее на стол. На нее тут же уставились мутные глаза мертвеца. Вот только они вовсе не глядели на нее. Когда смотришь на лицо, особое внимание уделяешь глазам, чувствуя, что рассматриваешь человека, который, в свою очередь, может рассматривать тебя. Но эти глаза были мутными и пустыми. Голова опухла и раздулась. Кожа на виске и на правой щеке лопнула.

Фрида взяла мягкий графитовый карандаш. Она никогда не рисовала лица или фигуры людей, только неживые объекты: мосты, кирпичи, железные рельсы, старые дверные проемы, разбитую глиняную посуду и кривые дымоходы. И обычно, создавая рисунок, она смотрела на детали, недостатки, трещины, пятна. На сей раз она хотела заглянуть за них. Каким этот человек был раньше? Она начала с того, что не изменилось, – бровей и волос. Скулы сильно выступали, несмотря на вздутость и разложение. У него был упрямый подбородок, губы тонкими, уши плотно прижаты к голове. А какой у него нос? Она немного уменьшила его в размерах. О контурах лица и линии подбородка можно было только догадываться. Пожалуй, более узкое, но не худое, решила она. Волосы у него были темно-каштановыми, поэтому она нарисовала ему темные глаза. Она откинулась на спинку кресла и посмотрела на получившийся рисунок издалека. Это, бесспорно, лицо. Но то ли это лицо, которое нужно? Она сложила листок пополам и положила его в свою сумочку на длинном ремне.

В отделе компьютерных исследований экспертно-криминалистической лаборатории в Сити за спиной молодого человека со всклокоченными волосами и рыжими усами стояла Иветта Лонг. Молодой человек был судебным антропологом; он сидел за компьютером, стучал по клавишам и вводил информацию с листка бумаги, лежащего сбоку. Работая, он постоянно напевал одну и ту же мелодию – Иветта предположила, что это ария из какой-то оперы, но оперы совершенно ей незнакомой.

– Я использую 3D-графику, – неожиданно пояснил он, прервав арию посредине.

Иветта кивнула. Она знала это – такие пояснения он давал каждый раз, когда она приходила в лабораторию.

– Я использую сценарий «Так-тикль», – добавил он. – Суперская штука.

– Гм, – буркнула Иветта. Она не поняла, что ей сказали, но видела, как из беспорядочного переплетения линий на экране постепенно проступает лицо.

– Вы же понимаете, что мы создаем достаточно обобщенное изображение. В принципе, из него можно составить трехмерную реконструкцию.

– Не думаю, что она нам понадобится.

Лицо получалось достаточно худым, с прямым носом и плотно прижатыми к голове ушами. Высокий лоб. Каштановые волосы. Карие глаза. Выступающий кадык.

Хотя они и не могли знать об этом, их вариант не особенно отличался от лица, которое нарисовала Фрида, только глаза получились более пустыми, а губы – не такими изогнутыми.

– Годится, – кивнула Иветта. – Более чем.

Без двадцати девять Фрида уже сидела в своем кабинете. До первого пациента оставалось еще двадцать минут, и она сделала себе чашку чая и постояла у окна, выходившего на крупную строительную площадку. Когда Фрида впервые появилась здесь, на месте стройки находился ряд зданий в викторианском стиле. Она видела, как из домов выезжали семьи, как забивали окна и двери. Затем какое-то время сюда селился кто попало, но их тоже выгнали. Место обнесли забором, повесили большие объявления, запрещавшие заходить на территорию стройки. Появились бульдозеры и подъемные краны; закачалась груша для сноса, врезаясь в крыши и стены, и целые дома падали с такой легкостью, словно были сделаны из спичек. На развалинах стали чаевничать мужчины в касках; привезли жилой вагончик. Год назад участок очистили так, что от развалин не осталось ни единого камня, и район превратился в пустырь, ждущий, когда же начнется строительство совершенно новых зданий. Он все еще ждал. В центре участка по-прежнему высился одинокий подъемный кран, сохранился и вагончик, хотя и с разбитыми окнами, но все землеройные машины исчезли, как исчезли и рабочие. План застройки оказался под сукном, как и другие, очень многие планы в этом городе в то время. А тем временем на территорию стройки через дыры в заборе проникли подростки и заявили на пустырь свои права: по вечерам они стояли здесь группками, курили или пили, а иногда собирались и утром, перед школой.

Сегодня восемь или девять подростков играли в футбол. Фрида смотрела, как они топчутся по грязной, рыхлой земле, вопя друг на друга и требуя пасовать. Их школьная форма становилась все более неряшливой. Возможно, здесь вообще ничего и никогда не построят, подумала Фрида. Возможно, сюда вернется кусочек естественной природы, в самом центре густонаселенного города, где дети смогут играть, банды – сражаться друг с другом, а бездомные – уходить от витрин магазинов.

За дверью раздались шаги. Фрида поставила чашку и немного постояла, очищая мысли и подготавливая себя к встрече, затем подошла к двери в приемную и открыла ее. На диване, склонив голову набок, словно прислушиваясь к какому-то звуку, который никто, кроме него, не слышал, сидел Джо Франклин. У Фриды появилась возможность рассмотреть его прежде, чем он заметит ее: они с Джо встречались уже два с половиной года, два раза в неделю, если ему удавалось прийти – что случалось нечасто. Сегодня он явился раньше назначенного времени. Это был хороший признак, и она заметила, что он очень аккуратно одет: пуговицы застегнуты правильно, шнурки завязаны, джинсы поддерживает ремень, крепко сидящий на его похудевшем теле, волосы достаточно чистые. Она обратила внимание и на то, что под ногтями у него уже нет траурного ободка и что он свежевыбрит. Более того, когда он повернулся в ее сторону, глаза у него оказались чистыми, а встал он одним плавным движением, не раскачиваясь из стороны в сторону, как старый выпивоха. Случались недели и даже целые месяцы, когда он с трудом проживал день, когда все его усилия напоминали неверные блуждания в ночном кошмаре, где все происходит словно в замедленной съемке, но наступали и такие периоды, как этот, когда он выходил из тени на свет.