Эдинбург. История города - Майкл Фрай

В остальном Эдинбург между войнами пролагал собственный экономический курс. Разница с состоянием дел по другую сторону англо-шотландской границы заключалась в следующем: к северу от нее отсутствовали признаки зарождения общества потребления, в котором все желают иметь личные дома, машины и предметы роскоши. К югу от границы, в расползшемся вширь Лондоне, эта тенденция и привела в конце 1930-х годов к Депрессии. Эдинбург оказался посредине, не выказав ни алчности к потреблению, как Англия, ни падения в нищету, как остальная Шотландия. Опрос 1936 года засвидетельствовал уровень безработицы в городе в 14 процентов, немногим хуже лондонских 10 процентов и намного лучше 29 процентов в Глазго.[387]

* * *

Восстановление после Депрессии происходило по южным стандартам медленно, однако ситуация мало-помалу менялась. Перемены наблюдались, например, в строительстве, хотя и не в той степени, какая была свойственна, скажем, английскому Метроленду. Подобно большинству европейцев, шотландцы воспринимали аренду жилья как норму, и до 1980-х годов владение недвижимостью не пользовалось популярностью. Это не помешало, впрочем, территориям к востоку и западу от Эдинбурга украситься многочисленными скромными и, по правде говоря, не слишком привлекательными домиками. Новый городской ландшафт казался скучным и лишенным своеобразия. Шотландцы редко интересовались пригородами, попросту не умели разбивать их столь же хорошо, как англичане; в любом случае, такое распространенное в садиках растение, как розовый алтей, отказывалось произрастать в северном климате. Однако пригороды все же манили клерков, ремесленников и лавочников Эдинбурга, которым хотелось жить в отдельных домах. Они переезжали из квартир в центре города в бунгало на окраинах. Там их встречали с распростертыми объятиями домовладельцы, видевшие в этой публике респектабельных и состоятельных жильцов, способных оплачивать жилье и поездки на работу. Так вновь зародилось частное строительство, пусть оно и шло менее быстрыми темпами и приносило меньше дохода, чем до войны.

Подъем в строительстве обеспечила иная сила, нежели свободный рынок. Во время войны состоялось заседание комиссии по благоустройству Шотландии, и был озвучен доклад о жутких условиях проживания на западе страны. На востоке Шотландии условия были приемлемыми, за исключением горнодобывающих районов, но рекомендованное средство исправления ситуации — вмешательство властей — оказалось общим для обоих регионов. Ненадолго пришедшее к власти лейбористское правительство в 1924 году запустило строительство муниципального жилья, хотя Эдинбургу потребовалось время, чтобы привыкнуть к такому повороту. В ближайших пригородах по-прежнему смущали взгляд трущобы, это относилось к Бротону, Лейту и Сент-Ленардсу, построенным или перестроенным в XIX веке по стандартам, что зачастую были ничуть не выше, чем в сносимом Старом городе. В 1930-е годы городской совет решительно взялся за оставшиеся рассадники нищеты, но добился неоднозначных результатов.

Жителей Лейта переместили на запад, в Грантон. Они вселились в дома, спроектированные городским архитектором Эбенезером Макреем и описанные в соответствующем томе «Зданий Шотландии» (1984) как «крайне скучные». При этом размещались дома, скажем так, привольно, с видом на Ферт-оф-Форт, который нигде не заслоняли бездействовавшие фабрики и газовые заводы. В Уордиберне, как именовался один такой район, предлагалось даже воссоздать некое подобие скученной жизни многоквартирных домов. Опрос, опубликованный лишь, как ни удивительно, в 1975 году, показал, что 83 процента «выселенцев» имели родственников в Эдинбурге, проживавших в 27 процентах случаев не далее, чем в миле от них самих. Поэтому традиционное распределение возрастных и гендерных ролей в пролетарской среде сохранялось, теперь на фоне первых ростков потребительского общества: «Везде темно-красные ковры „мокет“ контрастируют с обоями, телевизор в одном углу и волнистый попугайчик в другом». Былой уют начал исчезать, когда со временем семьи с достатком переехали в дома поновее, а их место стали занимать «проблемные» люди. И все же этот район города во многом в социальном плане опережал мелкобуржуазный Силверноуз, следующий вдоль залива, настоящий «заповедник» бунгало, где лишь 35 процентов семей имели родственников в Эдинбурге.[388]

В целом положение переселенных пролетариев могло и ухудшиться, как ухудшилось оно для тех, кого переселили из Сент-Ленардса в Крейгмиллар. Если в Уордиберне муниципальное жилье отличалось добротностью, по меркам своего периода, то Крейгмиллар поначалу представлял собой не более чем поселок при шахте. Он сразу же выродился в трущобы, чуть менее темные, нежели те, которые тут были раньше, и оказался лишен таких соблазнов большого города, как магазины и пабы. Тем не менее именно этому «сниженному» стандарту следовали участки застройки после 1945 года, в Пилтоне и Мурхаусе у залива и пригороды Вестер-Хейлс. Например, Западный Пилтон описывали как «кладбище благих намерений в сфере местного муниципального жилья, с посредственной планировкой в качестве врожденной болезни, дурным дизайном и единственной коммунальной услугой, за которую отвечали гробовщики».

Между войнами господствовала та точка зрения, что невысокий уровень частной инициативы и начало муниципального строительства помогали поддерживать экономическую активность Эдинбурга, когда в остальной Шотландии она резко упала. Но характер города от этого скорее проиграл, нежели выиграл.[389]

* * *

По крайней мере, для крупной буржуазии испытание Депрессией прошло сравнительно спокойно. Опрос 1934 года показал, что 7 процентов населения города имеют высокий доход, зарабатывая больше 7 фунтов в неделю, по сравнению с 2 процентами в Глазго и 5 процентами в среднем по Англии; в то же время 64 процента в Эдинбурге и 71 процент в Глазго зарабатывали менее 4 фунтов в неделю.[390] Есть свидетельства, что жизнь в шикарных домах Нового города и Вест-Энда практически не изменилась. Радиодиктор Людовик Кеннеди родился в 1919 году на Белгрейв-Кресент, малой родине своего деда, сэра Людовика Гранта, профессора общественного права в университете, и провел немалую часть детства с обожавшим внука стариком: