Поднебесная - Гай Гэвриэл Кей

Ли-Мэй смотрит на Мешага.

– Теперь все изменится, – говорит он.

– Что ты имеешь в виду?

– Землю. Увидишь. Мы покидаем степь. Ваша Стена недалеко.

Как она ни устала, от этих слов сердце ее бьется чаще. От таких простых слов. Стена означает Катай, возвращение из ссылки. Если они смогут перебраться на другую сторону, разумеется. Он говорил, что смогут.

«Мы покидаем степь».

Ли-Мэй смотрит назад, повернувшись в седле. Насколько хватает глаз, под вставшим солнцем и высоким небом раскинулась трава: желто-зеленая, темно-зеленая, высокая, колышущаяся под ветром. Раскачиваясь, она звучит, и этот звук был частью существования Шэнь Ли-Мэй с тех пор, как ее забрали богю. Даже внутри носилок она его слышала, непрерывно. Шепот степи…

Глядя на север, вбирая в себя эту картину, представляя себе, как далеко тянется степь, она думает: если когда-то было утро мира, то оно выглядело именно так. И эта мысль не характерна для ее народа.

Они трогаются на юг. Ли-Мэй смотрит налево, потом направо и видит рядом вожака волков. Другие где-то недалеко. Она это знает. Но этот волк всегда рядом.

К полудню земля начинает подниматься, трава становится ниже и темнее, появляются участки зеленого и серебристо-зеленого кустарника, а потом кое-где – голые камни. Когда Ли-Мэй видит рощу тополей, то испытывает почти шок. Она понимает, что больше не чувствует усталости.

Они переходят вброд мелкую речку. На другом берегу Мешаг останавливается, чтобы напоить коней и наполнить фляги. Ли-Мэй тоже покидает седло, чтобы размять ноющие ноги. Она все время смотрит на небо. Сегодня более ветрено, облака плывут на восток. Иногда они заслоняют солнце, и тень скользит по земле, а потом уходит.

Она говорит:

– Ты знаешь, как далеко они от нас отстали?

Он закупоривает фляги. Берет веревку, на которой ведет за собой четырех сменных лошадей, и взнуздывает новую для себя и для девушки. Потом вскакивает в седло, и Ли-Мэй делает то же.

– На большую часть дня, – говорит он. – Думаю, мы их достаточно опередили.

Она боится спросить у него, откуда ему это известно. Но ей кажется, что она знает ответ: с ними здесь не все волки.

– Спасибо, – благодарит она.

Они снова скачут вперед, на юг, под высоким небом и чередующимися светом и тенью на меняющейся земле. Еще одна остановка, в середине дня. Мешаг опять меняет коней.

В конце дня появляется лебедь, но на этот раз он летит слишком высоко, чтобы достать его стрелой. Вскоре после этого, преодолев долгий, упорный подъем, они переваливают через гребень. Перед ними спуск. За ним, убегая на запад и на восток, сколько хватает глаз, освещенная косыми лучами позднего солнца, тянется Стена.

Он привел ее домой.

* * *

Тадзэк Кажад никогда не делал различия между кочевниками степей, какую бы ненависть они ни испытывали друг к другу. Сейчас он смотрел на земли шуоки, потому что его внезапно перебросили на двести ли к востоку от тех ворот в Стене, где он всегда служил.

Как шуоки, так и богю были для него прирученными, умеющими вытирать носы пастухами овец. В их юртах правили женщины, и днем, и ночью. Вот почему, как шутил его товарищ Кизлик, многие степняки ночуют со своими овцами.

Пускай они хвастают своими конями с густыми гривами, своими боевыми степными волками, с которыми охотятся на газелей, но какое значение имеет все это для Кизлика? Он был из народа пустыни, где люди убивают за чашку воды, а иногда даже пьют кровь жертвы. Где приходится заставлять верблюда лечь на землю, чтобы укрыться за ним, полностью закутав лицо, и попытаться выжить в песчаную бурю.

Пустыни убивают; эти степи питают жизнь. Нетрудно догадаться, какая земля рождает более закаленных, более достойных людей, не так ли?

Тадзэк стал бы отрицать, если бы кто-нибудь назвал его обозленным. И все же, если говорить о том, кто чего достоин, можно привести в пример самого себя. Потому что командование всего пятьюдесятью солдатами Шестой армии Катая явно не говорит о должном уважении к нему. Дуй – это ничто. К этому времени он уже должен был командовать двумя сотнями, и даже большим числом солдат.

Правда, катайцы и их империя кормили и одевали его с пятнадцати лет, а также поставляли женщин и вино (хотя чаще – кумыс) солдатам, несущим службу вдоль Стены.

Кроме того, он не погиб в песках пустыни, как его отец и два брата.

Служить императору Катая – это образ жизни, и не худший. Но конечно, любой человек, достойный так называться, хочет возвыситься, переместиться ближе к центру. Какой человек может подойти так близко, посмотреть и сказать: «Хватит того, что я имею. Больше мне не нужно»?

Во всяком случае, Тадзэк был не таким человеком.

Прибавьте сюда тот факт – это отражено в его послужном списке, – что он три раза, без жалоб, соглашался на двойную смену по шесть месяцев в сторожевых крепостях степи. И следует признать, что командиры в Шестом округе либо что-то имеют против него лично, либо они слишком некомпетентны и не видят человека, заслужившего повышение по службе.

Не то чтобы он озлобился.

Отчасти проблема в том, что рыхлые любители овец из степей в последнее время чересчур притихли. Богю стали подданными императора, продавали ему коней на весенних ярмарках у излучины реки, просили вмешательства Катая в свои распри, но их стычки были слишком незначительными, чтобы опытные солдаты могли принять в них участие и получить повышение.

Шуоки были более вздорными, и крепости на их землях – Ближний форт и Дальний форт, как называли их солдаты, – принимали участие в некоторых битвах. Кочевники здесь даже пытались прорваться в слабых местах Стены и устроить набеги. Это было ошибкой, и они за нее поплатились. Но в этих двух сторожевых крепостях и на Стене за ними служили солдаты Седьмой армии Рошаня, поэтому слава (и упоминание в списках отличившихся) после этих боев прошла мимо Тадзэка Кажада и его сослуживцев из Шестой армии.

Воины Шестой армии наблюдали за торговлей лошадьми, выслушивали слезные жалобы по поводу набегов на овец от одного тошнотворно пахнущего племени на другое и пропускали длинноволосых всадников богю с мехами и янтарем на базары Синаня или Еньлина.

Все это было предсказуемо, безопасно и невыносимо скучно.

До того, когда, четыре дня назад, командир дуй Тадзэк Кажад получил срочный приказ взять свои пятьдесят человек, повести их на восток и занять позицию на сторожевом посту и на башнях к югу от Ближнего форта.

Другие офицеры и солдаты отправились вместе с ними, но некоторые остановились раньше, а некоторые двинулись дальше на восток, уменьшая численность их собственных сторожевых постов. По дороге многих из них догнали другие приказы, что вызвало замешательство. Не было никакой очевидной необходимости двигаться быстро.

Потом стало известно, что солдат Седьмой армии, стоящих вдоль стены, отозвали. Всех. Они ушли. Ворота и сторожевые башни между воротами остались незащищенными. Это было почти немыслимо.