Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало - Олег Айрапетов

Шпиономания, конечно, не была исключительно русским явлением. В начале войны подобная истерия охватила и Германию, хотя в германской прессе были запрещены какие бы то ни было сообщения о шпионаже13.

Слухи о русских, английских и французских шпионах, которые разъезжают по стране, выведывая секреты и распространяя в источниках воды тиф, привели к насилию над гражданами этих государств, которых война застала в Германии. Местные власти, состоявшие в основном из гражданских чиновников, пошли на нарушение устоявшейся традиции. «Мероприятия их состояли преимущественно в публичных предостережениях, – вспоминал Вальтер Николаи. – Население слышало впервые об этих вещах из уст властей. Следствием этого была по всей Германии дикая шпионобоязнь, приводившая к смешным, а иногда и к серьезным явлениям. Во время сильнейшего национального возбуждения самые бессмысленные слухи распространялись с быстротой молнии. Особенно разрушительно действовало сообщение, что по Германии ездят автомобили с золотом для целей вражеской разведки. Задерживали каждый автомобиль и брали седоков под огонь. При этом потеряли жизнь и ехавшие по делам службы высшие чиновники»14.

Нечто подобное происходило и в Англии. В Австро-Венгрии в начале войны опасения шпионской активности со стороны Сербии привели к тому, что в Вене были арестованы и чуть было не отданы под суд в качестве сербских агентов сотрудники немецкого Адмиралтейства, перевозившие золото в Константинополь для адмирала Вильгельма Сушона15. В первые дни мобилизации во Франции жертвами шпиономании чуть не стали отдыхавшие там В. Г Короленко с супругой. Чета была задержана и направлена в полицию, поскольку показалась подозрительной проходившим по улице солдатам16. Позже там также не чурались объяснять катастрофы на фронте происками германской агентуры. Но нигде и никто не обвинял в контактах с представителями вражеской разведки не только собственного военного министра, но даже и представителей среднего генералитета. В этом России предстояло стать несчастным исключением. Сплетни о предательстве в верхах особенно тяжело действовали в обстановке, когда страна и армия вовсе не были едины в понимании задач, стоявших перед ними в этой войне.

Противоречия к тому же имели и национальную подоплеку В. Николаи описал их довольно точно: «Недружелюбное отношение поляков, литовцев и балтийцев могло объясняться тем, что театром военных действий была их родина. Равнодушие русского солдата имело, однако, и оборотную сторону. Ему недоставало военного воодушевления, пленные не знали, какую цель должна преследовать война с Германией. Для истинно русского солдата не играли никакой роли ни идеи реванша и освобождения отечества от вступивших в него немцев, с помощью которых французское правительство успешно поднимало настроение своих войск, ни экономическая и политическая конкуренция Германии, в которой был убежден каждый английский солдат. Он исполнял свой долг, не задавая вопросов»17.

Столичная общественность подсказывала ему таковые. Повторялась ситуация 1904–1905 гг. Может быть, это объяснялось тем, что война в России не затронула жизненно важных культурных и политических центров. П. Н. Милюков вспоминал: «…набросанная нашим поэтом картина – в столицах «гремят витии», а в глубине России царит «вековая тишина» – эта оставалась верной. В войне 1914 г. «вековая тишина» получила распространенную формулу в выражении: «Мы – калуцкие», т. е. до Калуги Вильгельм не дойдет»18. Единственной проблемой, с которой столкнулись власть и общество, было отношение к немцам, живущим в России. Значительная часть из них сохраняла свое германское или австро-венгерское подданство. Это был единственный «враг», который очевидно присутствовал в глубоком тылу.

28 июля (10 августа) император подписал указ, где, в частности, говорилось: «Действие всяких льгот и преимуществ, предоставляемых подданным неприятельских государств договорами или началами взаимности, прекратить. Задержать подданных неприятельских государств, как состоящих на действительной военной службе, так и подлежащих призыву, в качестве военнопленных. Предоставить подлежащим властям высылать подданных означенных государств как из пределов России, так и из пределов отдельных ее местностей, а равно подвергать их задержанию и водворению в другие губернии и области»19. С самого начала у этого правила были исключения. На последовавших 28 и 30 июля (10 и 12 августа) заседаниях Совета министров было принято решение: ввиду нежелания чехов и прочих австро-венгерских подданных славян возвращаться в империю Габсбургов установить для них льготный порядок для принятия в подданство России.

Кроме того, министр торговли и промышленности был весьма недоволен огульным выселением немцев из Петербурга и прочих местностей, что наносило большой урон нормальной работе предприятий20. Немцев выселяли не только в столице. К высылке подданных враждебных России государств в Москве приступили в самом начале войны, но 1 (14) августа 1914 г. главноначальствующий Москвы генерал-майор Свиты Его Императорского Величества А. А. Адрианов временно приостановил ее вследствие многочисленных ходатайств о переходе в русское подданство21. Более того, в тот же день последовало его объявление о приеме прошений от всех желающих22.

На особое расположение властей прежде всего могли рассчитывать лица, проживавшие в Москве длительное время и имевшие в городе солидную репутацию. За них заступился и исполнявший обязанности городского головы В. Д. Брянский. Снисходительность имела и социальный подтекст, она не распространялась на мастеровых, рабочих и прочих. Таких в Москве набралось вместе с семьями около 5 тыс. человек, и еще 2 тыс. были присланы из губернии. Интернированные были размещены в Крутицких казармах. Из этой категории на освобождение могли рассчитывать только славяне – чехи, поляки и русины23. 1 (14) августа 1914 г. к ним были присоединены еще 500 германских и австрийских подданных, привезенных из Варшавской и Лодзинской губерний24.

В первые дни войны в Москве удалось избежать эксцессов, которые имели место в столице империи. Представители немецкой колонии Первопрестольной даже обратились через американское консульство и посольство в России в Берлин с заявлением, что московские власти относятся к ним вполне корректно. Трудно судить о том, кому принадлежала эта инициатива, однако представители нейтральной страны публично признали справедливость слов данного заявления25. Обстановка в Петрограде также казалась спокойной. 20 июля (2 августа) на должность местного градоначальника был назначен рязанский губернатор князь А. Н. Оболенский. Уже на следующий день он прибыл в столицу и приступил к исправлению новых обязанностей26. 22 июля (4 августа) произошел разгром германского посольства, редакции немецкой газеты и других зданий, что вряд ли можно поставить в упрек новому градоначальнику, тем более что за действиями полиции в этот момент наблюдал лично министр внутренних дел. Ничего подобного более не повторялось.

С конца августа 1914 г. интернированных в Москве лиц вместе с поступавшими туда пленными начали высылать из города на восток27. Схожая ситуация сложилась и в Петрограде, откуда часть подданных Германии и Австро-Венгрии, задержанных в начале войны, в то же время высылалась за границу через Финляндию, а часть отправлялась в Вологду под надзор полиции. В августе – сентябре 1914 г. из столицы таким образом были высланы около 3 тыс. человек. В Министерство внутренних дел ежедневно поступало по несколько сотен прошений о переходе в русское подданство. Значительное их количество исходило от славян, а также женщин, работавших сестрами милосердия28. Они и удовлетворялись в первую очередь.