Дар волка - Энн Райс

Это был момент, когда должны были быть произнесены церемониальные благопожелания, может, даже пролиты слезы. Никому из нас тогда не хотелось видеть перед собой это странное существо, обезумевшее от отвратительных зелий и изъясняющееся загадками.

Но он явился и привлек внимание всего племени. Показал на меня пальцем, и сказал, что боги накажут меня за кражу силы, которая была дарована «народу», но не мне.

«Он не бог, — сказал он остальным. — Ты никогда не умрешь, Маргон Безбожник, не сможешь умереть! — закричал он. — Так решили боги. Они придут к тебе, когда настанет время, когда ты будешь молить о смерти, но не получишь ее. Куда бы ты ни отправился, что бы ты ни делал, ты не умрешь. Ты станешь чудовищем, выродком своего племени. Сила будет мучить тебя. Она не даст тебе покоя. И все потому, что ты принял в себя силу, которая была предназначена богами только для нас».

Люди племени были возмущены, возбуждены и обескуражены. Некоторые уже хотели прогнать его обратно, в его хижину, к его наркотическому ступору. Другие же попросту боялись.

«Боги открыли мне это, — сказал он. — Они смеются над тобой, Маргон. И всегда будут смеяться над тобой, куда бы ты ни пошел, что бы ты ни делал».

Я был потрясен. Я поклонился ему, поблагодарив за прорицание, и собрался отбыть. Многие годы после этого я о нем и не вспоминал.

Но пришло время, когда я начал думать о нем. Не проходило и года, чтобы я не вспоминал его и все слова, сказанные им.

Маргон снова замолчал, вздыхая. Поглядел на Ройбена, потом на Стюарта, а затем и на Лауру, чуть задержав взгляд на ней.

— А теперь я попробую объяснить это вам, — сказал он. — Что можно было бы вынести из этого, позвольте спросить?

Никто не ответил, даже Стюарт, который просто глядел на Маргона, оперевшись локтями на стол и коснувшись губ согнутыми пальцами правой руки.

— Ну, очевидно, что сила развилась в них в качестве ответа на агрессию врагов, за несчетные тысячи лет. Это был механизм выживания, который развивался постепенно, — предположила Лаура.

— Да, — согласился Маргон.

— Способность чуять врага была частью этого инстинкта, — продолжила она. — И, очевидно, стала спусковым механизмом превращения.

— Да.

— Но, определенно, они никогда не пользовались превращением для охоты и насыщения, поскольку ощущали в себе близкое родство с животными джунглей.

— Да, возможно.

— Но вы, человеческое существо, Человек разумный, испытали разделение с природой, с дикими животными, то, от которого страдаем все мы, и вам хотелось убивать их, пусть они не являлись ни невинными, ни злыми, и вы просто стали охотиться на них новым способом.

— Следовательно, в вас эволюция силы вышла на новую ступень, — вмешался Стюарт. — И, возможно, она продолжала эволюционировать дальше, в других.

— Я бы согласился с этим, — ответил Маргон. — Но вы должны понять, что в то время я понятия не имел о таких вещах, о которых вы говорите сейчас, никакого понятия о непрерывности эволюции. И мог расценивать обретение этой новой силы, силы волка, лишь как безнравственность, деградацию, утрату души, осквернение низшим, животным началом.

— Однако вы желали ее, — сказал Стюарт.

— Желал и ненавидел себя за это желание, — ответил Маргон. — Лишь потом, по прошествии долгого времени, когда мое понимание стало глубже, я пришел к мысли о том, что в этом громадном потенциале заложено нечто величественное. Стать непобедимым чудовищем, сохранив при этом интеллект, сообразительность и человеческую душу.

— Так вы верите в душу? — спросил Стюарт. — Не верите в богов, но верите в душу.

— Я верил в уникальность и избранность людей. Я не был тем человеком, который считает, что животные способны научить нас чему-либо. Я желал обрести эту способность, как оружие. Сами понимаете, насколько эгоистичным и алчным было это желание. Я желал этого, обрел это, а потом стал страдающим человеком, обращающимся к звериной силе в ничтожестве, но не в величии.

— Понимаю, — сказала Лаура. — И когда вы стали смотреть на это по-другому?

— Почему ты считаешь, что я стал смотреть по-другому на это?

— О, я это чувствую, и вы тоже чувствуете. Сейчас вы называете это Хризмой, миропомазанием. Зачем бы вы использовали это слово, раз даже не вы его придумали? Теперь вы воспринимаете это как великую творческую силу, объединяющую не только высших и низших, но и два способа существования.

— Очень нескоро я понял это, — сказал он. — Пришел к этому, к осознанию своей роли как странника, видящего все племена, как те, что способны дать свой особый урок, особую мудрость, человека, который чувствует, что может научиться терпению у коня и простоте у оленя.

— И вы восприняли это как синтез, — сказала Лаура. — Вы поняли, что в этом синтезе таится великая и могучая тайна для того, кто испытает это.

— Да, я пришел к этому. Медленно, но пришел. Я пробудился от ненависти к себе, от чувства вины, научился видеть в этом знаки, временами — величественные. Мне не требовалась мудрость Дарвина, чтобы знать, что все мы — суть одна большая семья, все создания, населяющие землю. Стал ощущать это, ощущать единство всех живых существ. Мне не требовались теоретические принципы эволюции, чтобы узреть это. Я надеялся и мечтал о том, что возникнет род бессмертных, таких созданий, как мы, которые будут обладать силой человека и зверя, которые смогут познать мир так, как не могут познать его обычные человеческие существа. Мечтал о свидетелях, племени свидетелей, племени Морфенкиндер, взявших трансцендентную силу от человека и зверя, которая пробудит в них сострадание и уважение ко всем формам жизни, коренящееся в их смешанной природе, человеческой и звериной. Мечтал о них, как об отстраненных, неиспорченных и непостижимых свидетелях миру, стоящих на стороне добра, милосердия и сохранения.

Он замолчал, продолжая глядеть на нее.

— Но теперь вы в это не верите, — предположила она. — Вы не верите в величие или в то, что, возможно такое племя — племя свидетельствующих?

Маргон, казалось, уже был готов ответить ей, но промолчал. Глядел то перед собой, то вдаль.

— Пусть остальные мечтают, — тихо сказал он. — Пусть у них будет вера. Я хочу, чтобы такое племя существовало. Но не знаю, верю ли я в это.

Это признание, похоже, стоило ему многого. Внезапно он сделался совершенно разбитым и обескураженным.

— Я верю в это, — сказал Феликс. — Верю в племя свидетельствующих. Всегда верил. Нигде не записано, кто мы такие и куда мы движемся. Но я верю, что мы выживем, как племя тех, кто несет в себе Хризму.

— Не знаю, верю ли я еще в это, — сказал Маргон. — Верю ли, что наше свидетельство играет какую-то роль, что произошедший в нас синтез сил приведет к чему-то еще.

— Я понимаю и принимаю это, — ответил Феликс. — Я принимаю свое место, среди прочих, смешавших в себе человека и зверя, тех, кто последует за нами, тех, кто воспримет грубый и духовный миры своим, особенным способом, кто смотрит на оба этих мира как на источники истины.