Тайна воцарения Романовых - Валерий Шамбаров

Но и части Ван Дама были повыбиты и ночью отошли в лагерь Прозоровского. А он снялся с места и повел полки на соединение с Шеиным. Очевидно, получив приказ, потому что той же ночью были покинуты другие шанцы и лагеря. Ведь положение сложилось угрожающее. Осада Смоленска по сути уже потеряла смысл. После захвата поляками Покровской горы прервалась дорога севернее города между лагерями Шеина и Прозоровского. Падение лагеря Шарло вбило клин в обходную дорогу, с юга вокруг Смоленска. А взятие шанцев Ван Дама и других, расположенных между городом и частями Прозоровского, грозило окончательно отрезать их от главных сил. И Шеин принял решение свести все свои войска воедино. Маневр провели грамотно. Пока поляки штурмовали укрепление Ван Дама, видимо, шла подготовка к эвакуации. А после отражения штурма, был начат отход.

Противник около полуночи получил известие, что русские отступают. Но был обескровлен боем, не смог ни помешать вывозить пушки и обозы, ни начать преследование. Что не смогли забрать, поджигали, а враг лишь занимал опустевшие укрепления — Прозоровского, конницы Белосельского, Ван Дама, Крейза, Сандерсона. Отошли и солдаты из южного лагеря Лесли. Москва действия Шеина одобрила, в царской грамоте говорилось: “Вы сделали хорошо, что теперь со всеми нашими людьми стали вместе”. Но отступление от Смоленска запрешалось: “И вы бы всем ратным людям сказали, чтоб они были надежны, ожидали себе помощи вскоре, против врагов стояли крепко и мужественно”. Впрочем, Шеин и не мог отступить, связанный по рукам и ногам осадной артиллерией, вывезти которую по осенней грязи нечего было и думать.

Владислав же отреагировал быстро и стал окружать русский лагерь. Приказал запорожцам встать бок о бок с ним, а сам обошел его с востока и занял деревню Жаворонки на Московской дороге, перекрыв Шеину пути сообщения с Россией. 2 и 3 октября казаки атаковали, прощупывая русскую оборону. И король убедился, что “взять лагерь приступом казалось невозможным, так как он сильно был укреплен, и в нем находилось огромное количество пушек”. Тогда Владислав приказал занять Жаворонкову гору, господствующую над местностью, чтобы оттуда простреливать расположение русских. Шеин эту опасность тоже осознал и решил вернуть высоту. 9 октября его полки, “открыв ужасную стрельбу”, атаковали и сбросили поляков с горы. Владислав вывел все войско, и закипела битва, продолжавшаяся целый день. Атаки сменялись контратаками, вершина переходила из рук в руки. И осталась за поляками. Потери обе стороны понесли огромные. По польским данным у русских они составляли 2 тыс. Однако противники признавали, что и среди них “много было убито”. И после этого сражения от дальнейших попыток штурмов король отказался. Решил сломить Шеина блокадой, пресекая подвоз продуктов, а на Жаворонковой горе установили батарею, обстреливавшую лагерь, на что русские отвечали огнем своих орудий.

Война, собственно, еще не была проиграна. Корпус Волынского успешно рейдировал по Украине, вызывая панику у поляков. Крестьяне всюду встречали русских как освободителей, брались за косы и вилы, полыхали панские усадьбы. А общая численность вооруженных сил России достигала, по разным данным, 60–90 тыс. чел. Конечно, не всех можно было привлечь к походам, некоторые бяли пригодны только для городовой слжбы или выполняли иные задачи. Но в Москве находились тот же корпус стрельцов и контингент “жильцов”, ничто не мешало призвать дворян и детей боярских, служилых татар. Сформировать вторую рать и поставить самого Владислава меж двух огней.

Но случилось непоправимое. Ведь Филарету было уже 80 лет. Он до глубокой старости сохранял завидное здоровье и энергию, занимался государственными делами. А сломался, как могучий дуб — сразу. Возможно, сказались и нервные перегрузки, вызванные войной. Может быть, и прежние неувязки, промедления с посылкой Шеину подкреплений и припасов, были связаны с тем, что патриарх уже начал прихварывать. А на день Покрова Богородицы он лично отслужил долгую и тяжелую для старого человека праздничную службу в Успенском соборе. Вероятно, вспотел в набитом людьми храме и полном облачении. Поехал затем в Новоспасский монастырь — в открытом возке, благословляя паству. Простудился на ветру, и на следующий день Филарета не стало. Похороны были, конечно, пышные. Рыдала вся Москва, и из других городов шли и ехали люди, чтобы проститься с Великим Государем и патриархом.

А в политическом отношении для России это обернулось тем же, что польское “бескоролевье”. Придворные партии начали борьбу за влияние на царя. И не стало человека, способного единоличным волевым решением обеспечить насущные военные вопросы, их приходилось выносить в Боярскую Думу, утрясать и согласовывать по инстанциям. В результате приговор о формировании новой армии в помощь Шеину Дума приняла только 18 ноября. Воеводами назначили Дмитрия Черкасского и Дмитрия Пожарского. Но состав войска определили явно недостаточный, 5600 чел. Снять стрельцов из Москвы так и не решились, войско предполагалось собирать с миру по нитке — призывались дворяне, ранее разъехавшиеся из-под Смоленска, излечившиеся раненые, дворовые, служилые “царицына чину” и патриаршие стольники и дворяне…

Рейд Волынского желаемых последствий не вызвал. Восставали только малороссийские крестьяне, ограничиваясь погромами и разграблениями ближайших имений, а главная сила Украины, казачество, от Владислава не откололось. А повстанческие отряды Ивана Балаша, действовавшие на Северщине и сперва оказавшие большую поддержку войскам, за год разложились, превратились в банды образца Смутного времени, грабили всех подряд, в том числе и на русской территории, и царским воеводам самим пришлось разогнать их.

Осажденный Шеин держался, отбивался очень активно, его части предпринимали вылазки и диверсии. У воеводы кончилась казна, а наемники требовали жалования — с этим у них было просто, плати или уходим. А реально — переходим к противнику. И чтобы заплатить, солдатам, боярин занимал деньги у офицеров-иноземцев. Но и получив плату, многие перебегали. Были ссоры и столкновения между иностранцами. Когда партию воинов тайно выслали из лагеря за дровами, поляки напали на них и многих перебили. Стало ясно, что кто-то предупредил врага. Шотландец Лесли обвинил в измене англичанина Сандерсона и застрелил из пистолета. Англичане в ответ озлобились на шотландцев. А противник все сильнее сжимали кольцо осады, в лагере начался голод, болезни.

Поляки могли оперировать куда более комфортабельно, опираясь на жилье и ресурсы Смоленска. Тем не менее и Владиславу приходилось несладко. Потери росли. Расходы тоже. Его армия без оплаты и подавно рассыпалась бы, а со средствами у короля было туго. Паны серьезно опасались за тылы, до них доходили слухи о мятежах, спровоцированных конницей Волынского. Узнали и о подготовке второй рати в Можайске, польская разведка весьма преувеличивала ее численность, сообщая цифры в 15–20 тыс. И король предложил Шеину перемирие на весьма выгодных условиях — войска разменяются пленными и разойдутся “каждое в свои пределы”.

Но ведь у полководца был приказ не отступать! И нарушить его без санкции царя он не имел права. Слал гонцов в Москву, но сквозь польские кордоны добраться сумел лишь один. Михаил Федорович, обсудив с боярами информацию, послал своего псаря Сычева с ответом, выражая согласие на такие условия. Хотя Сычев до Шеина не дошел, был перехвачен поляками. Как и еще несколько царских посланцев, у одного из которых нашли в сапоге зашитый “наказ” начать переговоры с Владиславом, поскольку государь и бояре “желают мира”. Воевода этого наказа не получил. А король, узнав из перехваченных писем о плачевном состоянии осажденных, раздумал мириться на высказанных условиях.