Ночной карнавал - Елена Благова

Негритянка пошла по доскам на цыпочках, вытягивая руки к тусклым лампам на потолке, вращая обезумевшим животом влево-вправо, выпячивая его взад-вперед. Туда-сюда, туда-сюда. Ритм. Ритмичная пляска, изображающая голую страсть. Страсть как она есть. Она ничего не стоит. Ни ломаного гроша. Ни алмаза короны. Ни горсти пепла. Священный пепел стоит дороже, чем голая, не согретая любовью страсть. Особенно тот пепел, за который люди мстят.

Черная женщина встала посреди сцены. Удары в бубен и барабан за сценой усилились. Кастаньеты пошли отбивать бешеную чечетку, время текло быстрее, еще быстрее, не поспевая за мечущимся в исступлении животом. Гляди, Мадлен, ее пупок тоже смотрит! Глаз! Третий Глаз. Под выкрики публики на сцену выскочила другая девушка, молочной белизны. Две, белая и черная, продолжали бешено плясать, выделывая круги и вензеля потными животами. Когда белая обернулась к залу, Мадлен чуть не вскрикнула. Зажала рот рукой. С груди белой девчоки глядели два глаза. Ее соски. Черные глазницы. Коричневые, вишнями торчащие зрачки… Один мастер делал эту татуировку. Она бы ее из тысячи узнала, эту руку, коловшую ее.

Как во сне, Мадлен поднялась, задрала длинную юбку. Подошла к краю сцены. Глядите, девочки, у меня тоже отметина. Я зверь с отметиной. Меня теперь найдут в любом лесу. Если хозяин захочет — найдет. Третий Глаз! Он — мой. Я им вижу все. И вашу судьбу тоже вижу. Ты, черная, погибнешь, когда поплывешь через океан на большом непотопляемом корабле на родину предков. Ты захочешь вернуться к предкам, а попадешь к медузам. Ты будешь тонуть в ледяном океане, бить ладонями по холодной черной воде, кричать, звать на помощь, захлебываться. И живот твой, под водой, закутанный в холщовые простецкие юбки, будет танцевать другой танец — танец последнего страха. А ты, белая, высоко взлетишь по лестнице. Ты понатореешь в искусстве любви. Так, что другие будут учиться у тебя Ars Amores. Ты будешь греметь и блистать. Пока в один прекрасный день тебя не отравит твоя соперница, сидя с тобой на солнечной террасе, в уличном блаженно-болтливом кафе, подсыпав тебе в клубничное мороженое совсем, совсем немного цианистого калия.

Танцовщицы, увидев татуированный живот Мадлен, и глазом не моргнули. Черная помахала ей рукой. Белокожая эропка приветственно изогнулась в немыслимом па и вывернула ногой пируэт. Заметили. Ну и что? Здесь тебя не признают за свою. Здесь все куплено. Здесь каждый сам по себе. Одинок. Деньги льются одинокой рекой. На их танцующие, соленые, зрячие, струящие сок и слезы животы.

О ревуар, девки! А я пошла отдохнуть. За столик. Сегодня ночью мне еще много работать. Глядеть в оба. Пойду выпью немного ронского сладкого муската.

Мадлен едва успела усесться за столиком в дальнем углу и отхлебнуть глоток светло-желтого муската из вместительного фужера, как под ноги ей бросился мальчик. Глаза распахнуты настежь. Стриженый ершик волос перепачкан в пепле и смоле. Грязь на лице. Или краска? Дышит прерывисто, хрипло. Прижался к ее коленям.

— Девушка, девушка… спасите!.. Он сейчас меня опять будет мучить…

Мадлен не переносила мучительства в любых проявлениях. Слишком много она видела его в детстве. Этот ребенок… он бросился к ней, как к матери. Ища защиты. Утешения. Ласки. Она подхватила его на руки.

— Кто тебя?!

Барон и Пьер как провалились. Музыка гремела оглушительно. Девицы, протанцевавшие танец живота, убежали со сцены под топанье и свистки опьяневшей публики. Пары в клубе, старые и вновь родившиеся, жили своей жизнью: беседовали за столами, расхаживали по залам, уединялись на кушетках в темных закутах. Под потолком медленно гасли лампы и софиты. Загорелась старая, похожая на осыпанный каплями дождя стог, люстра из поддельного хрусталя; внутри люстры торчала тусклая красная, как апельсин, лампа, и в красном свете все стали красными. Красный фонарь. Ночной клуб воспевает красных?! Намек неправильно поймут, Мадлен.

Она затрясла мальчонку, крикнув еще раз: кто тебя, кто это?!.. — но не успела выпытать, что к чему.

Из темного табачного пространства, колеблющегося, как дымная муаровая штора, выскочил жирный, поперек себя толще, тупорылый черный человекозверь. Из его пасти торчали клыки. Отличный у тебя, кафр, гример. Или ты белый вампир, намазанный морилкой?! В ночных клубах кого только не увидишь. В ночные заведения Пари съезжается праздный люд со всего света — и марокканцы, и алжирцы, и ливийцы, и тунисцы, и туареги, и абиссинцы, и… Страшный, толстый негр с широким, будто подушка, лоснящимся лицом, с накладными, для смеху, клыками стремглав подбежал к Мадлен и выхватил мальчишку у нее из рук.

— Отдай! Это мой щенок!

Мальчонка заверещал. Негр зажал ему рот рукой. Кивнул на сцену, где сменившая взрослых танцовщиц маленькая раскосая девочка голяком танцевала странный, медленный, почти неподвижный танец, вставая на цыпочки, раскачиваясь, как стебель хризантемы, поводя над затылком сложенными лодочкой руками, закрыв глаза. Ее черные волосы были забраны в прическу, длиннющие шпильки опасно торчали из пучка. Соски-чечевицы неразвившихся отроческих грудей окружала такая же татуировка, как у белой недавней плясуньи.

— Она тоже моя! И здесь все мое!

Мадлен поглядела пронзительно.

— Так вы хозяин клуба?

Негр, держа вырывающегося мальчонку поперек живота, как кота, горделиво выпятился.

— А ты как думала! Все удивляются! А я давно уже откупил «Сен-Лоран» у этого доходяги Лорана! Я имею дело с Востоком и Югом. Из тех земель можно взять прекрасный, дешевый товар. Сам в руки идет.

Мадлен смотрела на негра во все глаза. Живой товар. И сама она такой же товар, хоть и белокожая, хоть и затянутая в длинную, бьющую по ногам модную голубую парчу.

— А я искусник! Гляди, что я выделываю с кожей! Люди — прекрасные холсты, не правда ли?!

Негр зверски хохотнул и разорвал у мальчика рубаху на груди.

Мадлен увидела — во всю худую мальчишескую грудь, раскинув синие, черные и красные крылья, летел громадный орел. Птица была выколота иглами, разными красками. Цвета кровожадно наслаивались, налезали друг на друга. Клюв орла смотрел в сторону сердца. Бешеный глаз вылезал из орбиты. Кое-где из свежих неудачных проколов по ребрам стекала кровь. Раскосый мальчонка, сморщившись, ревел.

— Не слышу восторгов! — крикнул негр. — А девчонка! Грудь, которая смотрит! Она танцует, а грудь глядит на тебя во все глаза! Прелестно выдумано, правда?! А мальчишка будет у меня вождем шумеров! Воином! Здесь, у меня, будет царить Восток! Пари объелся собой. Пари выхолостился. Нужна свежая кровь. Нужны иные увеселения. Дети с Востока смогут заново зажечь нас. Эй, Екко! Что вяло пляшешь!.. Крутись! Крутись!..

Он снял башмак и бросил на сцену, попав в живот голой девочке.

Мадлен лихорадочно соображала, оглядываясь. Ее дичи — генерала, описанного ей во всех подробностях Пьером — рядом не было. Пьер, ты пошел вылавливать персонажей и типажей для новой синематографической ленты?.. Люди в клубе погружались в ночь, как в графин с вином. Красная люстра тихо гасла, но не угасала, и красные призрачные блики ходили по щекам и плечам, вспыхивали на обнаженных ключицах и грудях. Женщины стаскивали бретельки с плеч. В мочках ушей блестели алмазы. На миг ей показалось, что она увидела блеснувшую золотом серьгу Пьера.