Основания новой науки об общей природе наций - Джамбаттиста Вико

Итак, все это, и рассмотренное нами, и рассказанное другими по поводу Гомера и его Поэм, – причем мы ничего не выбирали и ничего не добавляли, хотя и рассуждали обо всем посредством того метода, который ныне свойствен нашей Науке{563} (читая первое издание «Новой Науки», многие чрезвычайно острые умы и люди, выдающиеся по учености и эрудиции, стали сомневаться, действительно ли Гомер, каким его до сих пор считали, – настоящий), – все это, говорю я, вынуждает нас утверждать, что с Гомером произошло совершенно то же, что и с Троянской Войной: хотя она и составила знаменитую эпоху в Истории, все же наиболее осторожные Критики считают, что ее вообще никогда не было. И, конечно, если бы нам не осталось как от Троянской Войны, так и от Гомера таких определенных и великих следов, какими являются две его Поэмы, то, учитывая все указанные трудности, пришлось бы сказать, что Гомер – это Воображаемый Поэт, а не отдельный естественный человек. Однако эти большие и разнообразные трудности вместе с дошедшими до нас Поэмами Гомера вынуждают нас, как будто, утверждать лишь половину, а именно: что Гомер существовал лишь в Идее, т. е. как Героический Характер греческих людей, поскольку они в песнях рассказывали свою историю.

Благодаря нашему Открытию все вещи и все рассказы, несуразные и неправдоподобные у предполагавшегося до сих пор Гомера, становятся у открытого здесь Гомера вполне подобающими и необходимыми. И прежде всего два самых главных обстоятельства, оставшиеся нам неопределенными от самого Гомера, побуждают нас сказать, что:

I. Потому так спорили греческие народы о его родине и потому почти все они так хотели сделать его своим гражданином, что сами греческие народы и были этим Гомером. II. Потому так расходятся мнения о его веке, начиная с Троянской Войны и до времен Нумы, т. е. на четыреста лет, что он действительно жил в устах и в памяти этих греческих народов. III. Слепота и IV. Бедность Гомера[233] относились к Рапсодам; так как последние были слепы (почему каждый из них и назывался Гомером), то они обладали исключительной памятью; и так как они были бедны, то они поддерживали свою жизнь тем, что ходили петь Поэмы Гомера по городам Греции; они сами были авторами этих поэм, так как составляли часть тех народов, которые вложили в эти поэмы свою Историю. V. Таким образом, Гомер юношей сложил «Илиаду», когда Греция была еще юна и, следовательно, когда она пылала возвышенными страстями – гордостью, гневом, местью; эти страсти не выносят притворства и любят благородство, почему Греция и обожала Ахилла, героя Силы. Старцем же Гомер сложил «Одиссею», когда Греция уже до некоторой степени охладила души рефлексией (а рефлексия – мать хитрости), почему тогда Грепия и удивлялась Улиссу, герою Мудрости. Таким образом, во времена юного Гомера народам Греции нравились грубость, брань, свирепость, дикость, жестокость; во времена старого Гомера они уже наслаждались роскошью Алкиноя, прелестями Калипсо, удовольствиями Цирцеи, пением Сирен, времяпровождением Женихов и не только искушением, но и упорным преследованием таких чистых женщин, как Пенелопа. Отнести все эти нравы к одному и тому же времени выше нам представлялось невозможным. Эта трудность так поразила божественного Платона, что ради ее решения он говорит, будто Гомер наперед предвидел такие отвратительные, изнеженные и распутные нравы. Но тем самым он делает Гомера Глупым Установителем Греческой Цивилизации, так как, даже порицая эти испорченные и вредоносные нравы, все же он учит им, ускоряя тем самым естественный ход вещей человеческих с целью еще больше продвинуть Греков к испорченности, тогда как на самом деле такие нравы должны были появиться лишь много времени спустя после того, как уже образовались Греческие нации. VI. Таким образом, доказано, что Гомер, автор «Илиады», на много веков предшествовал Гомеру, автору «Одиссеи». VII. Доказано, что первый, воспевший Троянскую Войну, которая происходила в его стране, был родом из Северо-Восточной Греции, а второй, воспевавший Улисса, царство которого лежало в Юго-Западной Греции, происходил отсюда. VIII. Итак, Гомер, затерявшийся среди многочисленных народов Греции, оказывается оправданным от всего того, в чем его обвиняли Критики, в частности от обвинений в IX. низких сентенциях, X. грубых нравах, XI. незрелых сравнениях, XII. идиомах, XIII. метрических вольностях, XIV неизменном разнообразии диалектов, XV. и в том, что он делает из людей Богов и из Богов – людей.

Эти Мифы Дионисий Лонгин решается поддерживать только при помощи подпорок в виде философических аллегорий, т. е., иными словами, эти Мифы в таком виде, как они звучали, распеваемые Грекам, не могли доставить Гомеру славу Основателя Греческой Цивилизации; таким образом, с Гомером снова возникает та же самая трудность, которую выше, в «Примечаниях к Хронологической Таблице», мы выставили против Орфея, называемого Основателем Греческой Культуры. Все перечисленное выше было свойственно самим греческим народам, в частности последнее: когда основывались эти народы, как нам доказала это Естественная Теогония, Греки были благочестивыми, религиозными, чистыми, сильными, справедливыми и великодушными, и такими же они создавали Богов; позднее, через много лет, когда затемнились Мифы и испортились нравы (как это подробно было рассмотрено в Книге «О Поэтической Мудрости»), тогда Греки по себе стали считать развратными и Богов (соответственно той выставленной выше Аксиоме{564}, что люди естественно связывают темные или сомнительные законы со своими страстями или пользой), ведь они боялись, как бы Боги, столь противоположные им по нравам, не оказались столь же противоположными и их молитвам, – как об этом говорилось в другом месте. XVI. И даже больше того, Гомеру по праву принадлежат те две огромные привилегии, которые на самом деле составляют одну: что только Гомер умел изобретать, как говорит Аристотель, поэтическую ложь и, как говорит Гораций, поэтические характеры; поэтому Гораций провозглашает, что сам он – не Поэт, ибо он или не может или не умеет найти то, что он называет colores operum{565}, – это значит то же, что и поэтическая ложь, о которой говорит Аристотель: у Плавта мы читаем obtinere colorem{565bis} в смысле «так говорить ложь, чтобы она со всех точек зрения имела вид истины», а таким и должен быть хороший Миф.

Кроме этих Привилегий, Гомеру подобают и все другие, данные ему другими учителями Поэтического Искусства: что Гомер несравним XVII. в своих диких и лесных сравнениях, XVIII. в своих грубых и свирепых описаниях битв и смертей, XIX. в своих сентенциях, насыщенных возвышенными страстями, XX. в своем языке, преисполненном наглядности и блеска. Все это было характерно для Героического Века Греков, во время которого и благодаря которому Гомер был несравнимым Поэтом, ибо в век крепкой памяти, сильного воображения и возвышенного ума он вовсе не был Философом. XXI. Поэтому ни Философии, ни Поэтические и Критические Искусства, появившиеся позже, не могли создать такого Поэта, который хотя бы отчасти мог сравняться с Гомером. А вот что имеет еще большее значение: он во всяком случае заслужил три следующие данные ему бессмертные похвалы: XXII. Во-первых, что он был установителем Греческой Цивилизации; XXIII. Во-вторых, что он был Отцом всех других Поэтов; XXIV. В-третьих, что он был Источником всех Греческих философий. Ни одна из этих похвал не могла быть воздана тому Гомеру, каким его до сих пор считали. Ни первая – потому, что он появился через тысячу восемьсот лет после