Зов кукушки - Роберт Гэлбрейт

Главное управление полиции потребовало его срочного возвращения в Великобританию. Хотя армия обычно не ставит интересы полиции выше своих собственных, на этот раз она пошла навстречу органам правопорядка. Обстоятельства смерти сестры Агьемена получили освещение в международном масштабе, и суета прессы вокруг безвестного доселе сапера не шла на пользу ни вооруженным силам, ни ему самому. По этой причине Джонаса посадили в самолет и отправили на Британские острова, где армия расстаралась, чтобы поставить заслон жадным до сенсаций хроникерам.

Читатели газет в большинстве своем полагали, что лейтенант Агьемен будет рад-радешенек, во-первых, оказаться дома, вдали от боевых действий, а во-вторых, подготовиться к получению такого богатства, какое ему и не снилось. Однако же молодой офицер, с которым Страйк встретился после полудня в пабе «Тотнем» через десять дней после ареста убийцы, держался почти агрессивно и, казалось, еще не оправился от первоначального шока.

Эти двое в разные периоды жили одинаковой жизнью и ходили под одинаковой смертью. Человеку гражданскому этого не понять; первые полчаса они говорили только об армии.

— Значит, ты «пиджаком» был? Надо же такому случиться, чтобы «пиджак» испоганил всю мою жизнь.

Страйк улыбнулся. Он не счел это неблагодарностью, хотя швы на руке болезненно тянуло, когда он поднимал свою пинту.

— Моя мать хочет, чтобы я сделал заявление, — сказал офицер. — Твердит, что только так и можно выпутаться из этой заварухи.

Это стало первым, пусть косвенным, упоминанием причины, которая сейчас свела их вместе, а до этого оторвала Джонаса от армейской жизни, выбранной им самим.

А потом его вдруг прорвало, как будто он не один месяц дожидался Страйка.

— Она понятия не имела, что у моего отца был другой ребенок. Он ей так и не признался. У него даже не было уверенности, что эта бабенка, Марлен, и вправду забеременела. Перед самой смертью, когда жить ему оставалось считаные дни, он мне сказал: «Давай не будем расстраивать маму. Я, — говорит, — рассказываю тебе об этом только потому, что мой час пробил, а я даже не знаю, есть ли у тебя где-нибудь единокровный брат или сестра». Сказал, что та женщина, белая, исчезла с концами. Вполне возможно, сделала аборт. Тут я просто обалдел. Знал бы ты моего отца. Каждое воскресенье ходил в церковь. На смертном одре причастился… Я мог чего угодно ожидать, только не этого. У меня и в мыслях не было посвящать маму в эту историю. И вдруг как гром среди ясного неба — телефонный звонок. Слава богу, я был здесь, в отпуске. Правда, Лула, — он произнес ее имя с осторожностью, как будто не знал, есть ли у него такое право, — сказала, что повесила бы трубку, подойди к телефону моя мама. Сказала, что не хочет никому делать больно. Мне показалось, неплохая девушка.

— По-моему, она такой и была, — заметил Страйк.

— Не спорю… но хоть убей, странно как-то. Вот ты бы, к примеру, поверил, если б тебе позвонила какая-нибудь топ-модель и сказала: «Я твоя сестра»?

Страйк подумал о своей причудливой семейной истории.

— Отчего ж не поверить? — сказал он.

— Ну, в принципе, всякое бывает. А с чего ей выдумывать? Это я как бы сам себе сказал. Короче, дал я ей свой номер мобильного, и, когда у нее была возможность встретиться с этой подружкой, с Рошелью, мы с ней не раз трепались. Она все продумала, чтобы только газетчики не докопались. А меня это устраивало. Я не хотел маму огорчать.

Агьемен вытащил сигареты «Ламберт энд Батлер» и стал нервно вертеть в руках пачку. Наверняка куплены по дешевке, понял Страйк в приливе воспоминаний; в полковом чипке как пить дать.

— Так вот, звонит она мне накануне… перед тем как… это случилось, — продолжал Джонас, — и просит приехать. А я уже ей сказал, что в этот приезд встретиться не выйдет. Черт, у меня просто крышу сносило. Моя сестра — топ-модель. А мама очень волновалась: как это я полечу в Гильменд. Ну не мог я ее огорошить: мол, у отца был другой ребенок. Думаю, успеется как-нибудь. Потому и сказал Луле, что в этот приезд встречи не будет. Тут она прямо умолять стала. Похоже, неприятности у нее были. Ладно, говорю, только попозже, когда мама спать ляжет. Если что, скажу ей: мол, с приятелем по-быстрому выпить собираюсь или что-нибудь в этом роде. А Лула просила приехать как можно позже, за полночь уже. — Джонас смущенно почесал в затылке. — Ну, собрался я к ней. Дошел до угла… и вижу, как она… — Он утер губы рукой. — Вот тут-то я и припустил. Так припустил… Не знал, что и думать. Просто не хотел, чтобы меня там увидели, а то бы пришлось объяснения какие-то давать. Я ведь помнил, что у нее психические проблемы, что голос по телефону был расстроенный, вот я и подумал: это она меня специально заманила, чтоб видел, как она с балкона бросится. В ту ночь я глаз не сомкнул. Честно скажу, только порадовался, когда пришла пора в часть возвращаться. Укрыться от этой чертовой шумихи.

В обеденное время в пабе стало быстро прибывать народу.

— Думаю, она так настойчиво просила тебя о встрече в связи с тем, что утром рассказала ей мать, — сказал Страйк. — Леди Бристоу принимала большие дозы валиума. Видимо, ей хотелось любой ценой удержать Лулу при себе, поэтому она открыла ей все то, о чем годами твердил Тони: что это Джон столкнул младшего брата в каменоломню, задумав его убить. Вот почему Лула так нервничала, выйдя от матери. Она стала названивать Тони, чтобы выяснить, есть ли в словах матери хоть крупица правды. А тебя она позвала для того, чтобы рядом был хоть кто-то любимый и надежный. Ее мать лежала при смерти, да и вообще была тяжелым человеком, своего дядю Лула ненавидела, а вдобавок ко всему узнала, что ее брат, тоже усыновленный, — убийца. Она впала в отчаяние. И думаю, испугалась. Ведь накануне Бристоу вымогал у нее деньги. Она даже думать боялась, каким мог стать его следующий шаг.

В пабе звякали столовые приборы, шумели голоса, звенели бокалы, но голос Джонаса прозвучал громко и отчетливо:

— Хорошо, что ты сломал этому ублюдку челюсть.

— И нос, — радостно сообщил Страйк. — Удачно, что он задел меня ножом, иначе мне впаяли бы «превышение необходимой обороны».

— Он пришел с оружием, — задумчиво проговорил Джонас.

— Ничего удивительного, — сказал Страйк. — Перед похоронами Рошели я поручил своей секретарше как бы случайно обронить при нем, что меня засыпает письмами один псих, который грозится вспороть мне брюхо. Это засело у Бристоу в голове. Он решил в случае чего свалить мою смерть на беднягу Брайана Мэтерса. После чего, наверное, отправился бы домой, перевел часы у матери в спальне и попытался разыграть тот же трюк. У него не все в порядке с мозгами. Но все равно — изобретательный, гад.

Похоже, все уже было сказано. Выходя из паба, где Агьемен с нервозной настойчивостью оплатил все их заказы, он осторожно предложил Страйку деньги: в прессе постоянно указывалось, что у детектива нет ни гроша. Страйк наотрез отказался, но не счел себя оскорбленным. Он понимал, что молодой военный инженер еще не проникся идеей нежданного большого богатства, что оно свалилось на него вместе с огромной ответственностью, предъявляло совершенно новые требования, подталкивало к каким-то решениям, вызывало к нему повышенное внимание, провоцировало издевки; до поры до времени парень был скорее ошеломлен, чем доволен. Естественно, его не оставляла жуткая мысль о причине получения им этих миллионов. Страйк догадывался, что Джонас Агьемен разрывается между воспоминаниями о своих боевых товарищах, оставшихся в Афганистане, мечтами о спортивных машинах и видениями трупа своей сестры, лежащего на снегу. Кто, как не солдат переменчивой удачи, понимает, насколько прихотлив бывает жребий?