Княжий пир - Юрий Никитин

Фивантрокл и Шенг склепали последнее звено. Василий,продолжая вести беседу со старцем, добавил к их заклятию свою мощь, сам направилв грудь гиперборея, где в левом уголке сердца гнездится уязвимое место мага,задержал дыхание и выплеснул всю их накопленную мощь в одном страшном выпаде.

Через остатки сада пронеслась незримая волна полногоуничтожения. Она затихла, едва достигнув дальней стены, но каменные плитыпотемнели, по ним потекло коричневое, застывало грязными волнами, сосульками.В том месте, где пронесся кулак магов, исчез даже пепел от кустов.

Старик обеспокоенно почесался, огляделся в страхе:

– Чегой-то меня в жар бросило… И зудит, мочи нет…У вас тут вшей нет?

– Н-нет, – ответил Василий мертвым голосом.

– Точно? А то с гнилого юга везут всякую заразу… Так очем мы гутарили?

Маги подавленно молчали. Опустошенные, теперь магическуюмощь копить до утра, раздавленные, они не смели поднять глаза друг на друга.Василий с трудом выговорил:

– Мы… решим верно… не сомневайся, великий гиперборей…

Старик отмахнулся:

– Какой я великий! Я так, мальчишка на побегушках. Этоотец у меня великий. Куда я перед ним. Правда, и он перед дедом – тля,насекомое. Да, были чародеи в старину… Помню, дед как-то рассказывал, что,когда Адам попытался тайком от Евы снова повстречаться с Лилит… гм… да что явам семейные дела раскрываю?

Он поднялся, бросил короткий взгляд по сторонам. Василиюпоказалось, что в желтых глазах человека-волка блеснуло злое торжество. Ностарик смолчал, негоже глумиться над поверженным.

Василий проговорил, чувствуя в голосе преподлый страх ижелание в будущем не сталкиваться с сильным магом на узкой тропе:

– Мы примем… верное решение. Мудрые решают споры без глупыхдрак.

Старик вздохнул, лицо стало умиленным:

– Какие времена настают! Мне жаль и уходить, ибо внуки такиеразумные…

Он перевел взор на крышу дома, Василий и маги невольно подняливзоры, а когда мгновение спустя взглянули на старца, вместо него стоял огромныйволчище, нагло скалил зубы. Желтые глаза блестели живо. Непохоже, что такойстарец так уж спешит уйти в другой мир, оставив этот разумным внукам.

Маги со страхом и облегчением провожали взглядами серуюразмытую тень, что метнулась через нечто, бывшее недавно садом, исчезла.У каждого во рту остался вкус горечи, то ли от последнего заклятия, то лигоречь поражения.

Василий тяжело опустился на лавку. Плечи обвисли, лицо сразупостарело. Маги тихо, как пугливые мыши, прошли к уцелевшей стене портика.Бесшумно, будто у постели смертельно больного, сели рядком. Глаза были круглые,как у сов, зато лица вытянулись, как у породистых коз.

– Что скажете? – спросил Василий хрипло.

После паузы Укен, оглядев всех, сказал сдавленно:

– Мне кажется… я просто уверен, что со мной согласятсяуважаемые маги… Нам, истинным знатокам и хранителям древних тайн, не совсемпристойно ввязываться в схватки и стычки простых людей, будь это пьяные кузнецыили императоры. Если империи так уж надо уничтожить какое-то варварскоекоролевство… что ж, у нее достаточно войск и опытных полководцев.

Маги кивали, на их лицах Василий прочел облегчение. Стыдныеслова сказал старый Укен, к тому же сумел облечь в достойную форму. Василийспросил с тоскливым чувством сокрушительного поражения:

– А как же Черная Гора?

– Мудрый не стыдится отступить, – ответил Укен. –Если потеряем свои головы, зачем нам Гора?

Маги торопливо кивали. Но двое, Фивантрокл и Шенг, смолчали.

Волк вломился в заросли, прыжки становились все короче, акогда впереди блеснул узкий ручеек, он почти полз. У воды рухнул, взвыл,судорога прошла по телу. Изменение шло медленно, человеческое тело вычленялосьс трудом. Голый старик дышал с хрипами, тощая грудь вздымалась бурно, по лицустекали крупные капли пота. Он прополз последние три шага к воде, припалпо-волчьи к струе, лакал, потом опустил лицо в воду, смывая пот и усталость,снова пил, не скоро отвалился в изнеможении, долго лежал на спине, глядя всинее небо.

– Маги, – прошептал он, – а еще говорят, чтомолодежь ни к черту… Еще чуть, сломали бы как соломинку… Хорошо, сумелнахрапом, на испуг.

Он лежал без сил до вечера, впитывая солнечные лучи,залечивая раны от магических ударов, как только тогда удержался, не заорал,тогда уж вовсе бы конец, а так голову заморочил ученым дурням.

Когда солнце опустилось за виднокрай, он сотворил из травысебе одежду, кое-как влез. До Руси можно бежать и волком, но сперва надобнопобывать в человечьем селении.

…Шенг спросил:

– Ты все видел?

– Да, – ответил Фивантрокл.

– Этот проклятый волхв застал нас врасплох!.. Зря все-такиВасилий отступил, как думаешь? Раньше он был верен патриарху до конца.А сейчас в нем больше от верховного мага, чем от архимандрита.

Он замолчал выжидательно, Фивантрокл поправил:

– От трусливого верховного мага.

Шенг сказал напряженно:

– У патриарха мощи больше. Если делать то, что онжелает, то верховным можно стать очень скоро. А нынешний пойдет на днобухты рыб кормить.

– И что теперь?

– Мы еще живы, не так ли? И свою мощь сохранили, тожеверно?

Глаза молодого мага алчно блеснули.

– А тот собакоголовый выжат, как мокрая тряпка!

– Верно. Такое сотворить, это не только свою мощьизрасходовать на недели вперед, но и мощь всех волхвов Русландии, если я что-топонимаю в магии. Он сейчас беспомощнее младенца. Как и те чародеи, что егоподдерживают.

Лицо его становилось грознее, он стал словно выше ростом. Отвсей крепкой фигуры веяло мощью и уверенностью. Фивантрокл спросил почтишепотом:

– Мы… нанесем удар?

– Да. Пока он не успел восстановить силы. Пока эта их Русьбеспомощна!

Внезапно на лицо Шенга набежала тень. Фивантрокл заметил,встревожился:

– Что-то беспокоит?

– Да… Этот старик, который волк… Или волк, который и старикразом. Хотя нет, ему до земель Руси добираться еще месяц. Он помешать несможет!

Через двор прошла высокая фигура в черном. Тернинка ощутила,как сладко и тревожно затрепыхалось сердце. Опустив голову, она торопливовыскользнула через задний вход, замедлила шаг и пошла к колодцу, подхватив подороге ведерко.

Священник взглянул коротко, черные пронизывающие глаза былиполны затаенного огня. Тонкие губы слегка изогнулись в улыбке, что сразуосветила его суровое аскетичное лицо.