Стеклянный ключ - Виктория Угрюмова

— Хорошо, детка, — поцеловала ее Олимпиада. — Удачной тебе охоты. А мы с тобой, Капочка, пойдем спорить. Все равно нечем заняться, не умирать же от любопытства.

* * *

Обнаружив в кафе даму преклонных лет, не меньше шестидесяти, одетую довольно дорого, которая преувеличенно внимательно читала стихотворный сборничек, Тото решила, что не ошибется, если предположит, что это и есть Трояновская.

— Добрый день, — остановилась она у столика. — Это вы, наверное, Наталья Николаевна?

— Да, я, — царственно кивнула дама. — А вы, верно, и есть та самая Танечка? Тогда, присаживайтесь.

И смерила ее холодным, оценивающим взглядом, который один сказал несчастной женщине все про ее внешний вид и манеру одеваться.

Татьяна поспешно изобразила на лице вину за то, что она Танечка, и тем более та самая. И приложила все усилия, чтобы выглядеть как маленькая, подавленная величием дамы, затурканная женщина неопределенного возраста.

У нее была только одна проблема: кафе «Вечерний Киев», в котором Наталья Николаевна назначила свидание не терпящим возражений тоном, считалось лучшим из заведений, где подавали собственное мороженое. Многочисленные завсегдатаи боготворили тамошних умельцев за уникальные лакомства, делавшиеся тут же, на месте, и только из натуральных продуктов. От Музейного до Пассажа, где находился «Вечерний Киев», — минут пятнадцать ходу; и наша героиня со дня открытия кафе входила в число завсегдатаев. Она любила здесь бывать; и здесь любили, когда она приходила. Обслуживающий персонал «Вечернего Киева» не составлял исключения и полагал Тото чем-то вроде счастливой приметы, относился как к любимому дитяте, и потому она очень боялась, что радушные официанты и бармены расстроят ее игру.

Пикус заключался еще и в том, что они сели в зале самообслуживания, но один из официантов уже высмотрел зорким глазом Татьяну, ужаснулся ее внешнему виду и потому ринулся на помощь, игнорируя расположение залов.

— Я сейчас подскажу вам, что выбрать, милочка, — покровительственным тоном сказала Наталья Николаевна, — а потом вы пойдете и закажете себе и мне…

Тут-то и подскакал дробной рысью к их столику добрый официант Витя и срывающимся голосом заговорил:

— Здравствуйте. Что закажете? Как вы себя…

Татьяна чувствительно наступила ему на ногу под столом и спросила:

— А что у вас есть? Недорогое чтобы такое…

Официант с ужасом на нее воззрился, но если он и не считал, что любой клиент всегда прав, то уж в отношении любимой Татьяны Леонтьевны сию истину полагал непреложной. Он взял себя в руки и пообещал принести меню, проглотив массу вопросов, которые возникли у него по ходу. Наталья Николаевна лучилась самодовольством — сей казус она отнесла на свой счет.

— Вы были правы, — откашлявшись, робко заговорила Татьяна, — больше никто не читает стихов. Я вас сразу узнала. Андрей на вас очень похож.

— Я не читала, — наставительно заметила Трояновская, — я сверяла по памяти, не сделали ли в редакции какие-нибудь ошибки, опечатки.

— А вы в редакции работаете?

— Сотрудничаю. Это моя собственная книга.

Татьяна выжидательно молчала.

— Я вас почему пригласила, голубушка, — начала Наталья Николаевна. — Я очень дружна с Мариночкой. Это невеста Андрюши, вы с ней знакомы.

— Виделись, — уточнила Тото.

— И я очень пекусь о благе своего единственного сына. Если бы вы знали, сколько мне пришлось вложить в него сил, души, средств, пока он стал человеком. Он ведь очень сложная натура. Интраверт. — Она подозрительно поглядела на собеседницу. — Вам знакомо это слово?

Татьяна изобразила ожидаемые ею неловкость и смятение:

— В общих чертах.

Наталья Николаевна довольно усмехнулась.

— Несколько лет тому Андрюша стал просто неуправляем: много пил, гулял, иногда мог исчезнуть на несколько дней. Если бы вы знали, сколько бессонных ночей я провела в ожидании, что мне позвонят из милиции или из «Скорой помощи». Я вся поседела. К тому же мне надо было работать, чтобы поставить его на ноги.

— Я не очень понимаю, зачем вы мне это рассказываете…

— Зато я вас понимаю, милочка, — прервала ее Трояновская. — Вам, конечно, нелегко живется. Не спорьте, я знаю, мне Мариночка все-все рассказала. Я понимаю, кто у нас сейчас ютится в коммуналках. Вы где работаете?

— Да собственно… — протянула Татьяна.

— Безработная?

— Ну, — нисколько не покривила душой. — Моя трудовая книжка действительно лежит у меня дома.

— Вы не замужем, детей у вас нет и, как я понимаю, не будет…

Будь она поумнее, отреагировала бы на то, что Татьяна изменила позу, небрежно облокотилась о стол и подперла голову рукой. Холеной маленькой рукой с безупречным маникюром. Но Наталью Николаевну несло на парусах поэтического вдохновения:

— Я сама женщина, и я в состоянии почувствовать, какое отчаяние вы испытываете. Вам сколько лет?

— Много, — любезно улыбнулась Тото, но и этой улыбки дама не отметила.

— Эта неопределенность, бедность и одиночество угнетают. И вы, увидев Андрюшу, решили, что это ваш шанс. Да и влюбились, не спорю, влюбились. Женщины вашего возраста легко влюбляются в молодых людей. Сколько, вы сказали, вам лет?

— Я не говорила…

— Не надо меня стесняться, голубушка, — сочувственно молвила Трояновская. — Вот мне пятьдесят три…

— В жизни бы не сказала, — честно призналась Тото.

Алексей заехал в маленький переулок, открыл дверцу машины и подхватил пассажира. Тот крепко пожал ему руку, поправил темные, огромные, на поллица очки, совершенно неуместные прохладным вечером, и спросил:

— Ну, что там? Какие новости?

— Я не понимаю принципа, — скрипучим голосом ответил помощник одноглазого. — И меня это уже раздражает. Старик не хочет добиться чего-то конкретного. Играется в казаки-разбойники, старый хрыч. То письмо в почтовый ящик положи, то звонком побеспокой, то собери все сведения о поклонниках, и лучше до тринадцатого колена включительно. То — отмени все оптом — и слежку, и давление. И банк уже не трогай. К тому же, в лучших советских традициях, каждый занят своим маленьким делом, докладывает лично ему; а обсуждение хозяйских проблем не поощряется настолько, что можно однажды проснуться на том свете, если нарушаешь правила.

— Так дела не делаются, — покачал головой человек.

— У него по всему дому разных штучек собрано на такие офигительные деньги, что ему торопиться некуда. А тут он ее еще впервые увидел и вообще растаял. По-моему, он теперь сам не знает, чего больше хочет: отомстить, лапу на ее имущество наложить или воссоединиться одной большой и счастливой семьей.