Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

В то же время Сталин и российская общественность были серьезно обеспокоены тем, что Рузвельт может проиграть ноябрьские выборы. Русские продолжали солидаризоваться с американским президентом и призывать к его переизбранию. Как говорил Сталин Гарриману, «президента следует переизбрать. Дьюи не чета ему, да и ни один здравомыслящий американец не захочет менять главу правительства в разгар войны. Даже сравнивать нельзя Дьюи и президента. Дьюи – грубый и невежественный человек, а президент – первоклассный политик международного масштаба. Уверен, что президент будет переизбран».

Только с целью увериться, что отдельные разногласия в их позициях не сорвут планов по созданию всемирной организации до их встречи (которая не могла состояться раньше дня инаугурации Рузвельта в январе), президент попросил Гарримана посоветовать Сталину, даже если тот продолжает настаивать на предложенной им процедуре голосования, чтобы он «не спешил говорить “нет“, а оставил этот вопрос открытым для дальнейшего обсуждения»[722].

Несмотря на разногласия по вопросу вето, Сталин был необычайно рад перспективе установления мира планируемой новой мировой организацией. В своей речи 6 ноября, посвященной годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, он прямо говорил об этом:

«Какие имеются средства для того, чтобы предотвратить новую агрессию со стороны Германии, а если война все же возникнет, – задушить ее в самом начале?.. Кроме полного разоружения агрессивных наций, существует лишь одно средство: создать специальную организацию защиты мира и обеспечения безопасности из представителей миролюбивых наций, дать в распоряжение руководящего органа этой организации минимально необходимое количество вооруженных сил, потребное для предотвращения агрессии, и обязать эту организацию применить без промедления эти вооруженные силы… Это не должно быть повторением печальной памяти Лиги Наций, которая не имела ни прав, ни средств для предотвращения агрессии. Это будет новая, специальная, полномочная международная организация, имеющая в своем распоряжении все необходимое для того, чтобы защитить мир и предотвратить новую агрессию».

Далее он заявил о важности сотрудничества между державами:

«Можно ли рассчитывать на то, что действия этой международной организации будут достаточно эффективными? Они будут эффективными, если великие державы, вынесшие на своих плечах главную тяжесть войны против гитлеровской Германии, будут действовать и впредь в духе единодушия и согласия. Они не будут эффективными, если будет нарушено это необходимое условие»[723].

Поскольку приближались рождественские праздники, Рузвельт попросил Сталина встретиться с офицером из штаба Эйзенхауэра для координации усилий Красной армии на Восточном фронте и действий союзных армий на Западном фронте, обещая обеспечить «полную секретность». Армии Эйзенхауэра в то время вели бои с контратакующими дивизиями Гитлера, это было сражение в Арденнах, последняя контратака фашистской Германии, в то время как Красная армия форсировала Вислу и быстро продвигалась в направлении Берлина. Сталин отозвался без промедления: «Разумеется, я согласен с Вашим предложением, так же как согласен встретиться с офицером от ген. Эйзенхауэра и устроить с ним обмен информацией»[724].

* * *

Рузвельт решил встретить Новый год с шампанским, полученным от Сталина. В верхнем кабинете Белого дома собралась небольшая компания из друзей и членов семьи, включая детей и внуков президента. С «большим воодушевлением»[725] открыли первую бутылку и разлили по бокалам игристый напиток, изготовленный, согласно прилагаемой записке, на родине Сталина, в Грузинской республике.

Потом был шок, поскольку шампанское никому не понравилось, оно было «слишком сладким», «ужасным на вкус», и его было «совершенно невозможно пить». Но наступила полночь, делать было нечего, и все подняли бокалы под бой часов. Затем все присутствующие, в том числе президент Соединенных Штатов, подняли тост за «дядюшку Джо».

В 1930-е годы деление атома будоражило умы физиков всей Европы. Западные научные журналы публиковали сотни статей о расщеплении атома. Затем русские ученые обратили внимание на то, что эти публикации внезапно прекратились. В начале 1940-х годов они заметили, что огромное число английских и американских физиков и инженеров необъяснимым образом исчезли из своих научных лабораторий, комитетов, университетских кафедр и научных институтов, словно провалившись в какую-то бездонную «черную дыру», что, в конце концов, побудило озадаченную советскую разведку заняться весьма серьезным, но никому тогда не известным проектом «Энормоз»[726]. К тому же русским ученым намекнули, что западные правительства ведут работы над термоядерной реакцией, скрывая эту деятельность. Такие намеки отразила статья блестящего физика-ядерщика, двадцатидвухлетнего Георгия Флерова, опубликованная в соавторстве с другим советским физиком под заголовком «Спонтанное деление ядер урана» в журнале «Доклады Академии наук СССР». На эту публикацию вообще не было никакой реакции – ни одного письма, ни одного комментария. Кроме того, русские физики-ядерщики обратили внимание на то, что с июня 1940 года все научные журналы западных стран перестали даже упоминать о расщеплении атома. Как это ни парадоксально, но западные ученые окружили свои работы непроницаемой завесой секретности, чтобы не допустить разработки такой бомбы в Германии, – образ Гитлера с таким оружием в руках леденил кровь, а результат применения атомной бомбы рисовал в воображении такой же ужас, как красное знамя, которое развевается над всей планетой. Глава НКВД Берия поспешно приказал своим шпионам установить, где именно ученые-ядерщики ведут эти работы и чем конкретно они занимаются. Вскоре русских ученых-ядерщиков проинформировали о том, что Соединенные Штаты создают атомную бомбу. Советские ученые тоже работали в этой волнующей всех области расщепления атома, хотя американцы и не подозревали этого. Русский ученый-ядерщик Игорь Васильевич Курчатов, возглавлявший группу ученых, в 1939 году подводил к завершению работу над созданием циклотрона. В ноябре 1940 года на конференции физиков-ядерщиков в Москве он представил отчет о возможности получения цепных ядерных реакций. К июню 1941 года циклотрон Курчатова был готов для использования. Его собирались запустить именно в тот день, на рассвете которого началось вторжение гитлеровских войск. Страна оказалась перед угрозой гибели, поэтому проект циклотрона был закрыт, а физики переключились на проекты, которые теперь для страны оказались более жизненно необходимыми.