Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

«Некоторые недавние работы Э. Ферми и Л. Силарда, которые были сообщены мне в рукописи, заставляют меня ожидать, что уран может быть в ближайшем будущем превращен в новый важный источник энергии.

…Может оказаться возможным получение цепной ядерной реакции в крупном массиве урана с выделением огромной энергии и гигантских объемов радиоактивных частиц. Теперь почти очевидно, что этого можно достичь в ближайшее время.

Этот новый феномен может также привести к созданию ядерных бомб»[733].

Сакс вспоминал, что к письму он добавил и собственные опасения: «Мощная ядерная цепная реакция… может быть получена в самом ближайшем будущем… Одна-единственная бомба такого типа [тогда еще слишком тяжелая, чтобы доставить ее на борту самолета], доставленная на корабле и взорванная в порту, способна полностью разрушить весь порт и часть прилегающей к нему территории». Рузвельт ответил: «Алекс, умоляю, только не говори мне, что нацисты завтра не оставят от нас камня на камне»[734]. Сакс захотел убедиться в том, что Рузвельт понял необходимость принятия немедленных мер, и на следующее утро снова явился к президенту. Рузвельт встретил его вопросом: «Ну, какая блестящая идея у тебя на этот раз?»[735] Тогда Сакс (он написал об этом позднее в своих воспоминаниях, изданных в 1950 году) рассказал президенту историю о том, как Роберт Фултон посоветовал Наполеону построить флотилию пароходов для переброски войск к берегам Англии, но Наполеон поднял изобретателя на смех. Сакс вспоминает, что возникла пауза, после которой Рузвельт попросил слугу принести бутылку раритетного коньяка «Наполеон», откупорить принесенную бутылку и наполнить им бокалы. После того как они чокнулись, Рузвельт сказал Саксу, что намерен действовать немедленно. Он передал письмо Эйнштейна Эдвину «Па» Уотсону, своему военному советнику, сопроводив это репликой, которая прозвучала как приказ: «Надо действовать». Десять дней спустя, 21 октября, в субботу, состоялась встреча с целью обсуждения и запуска предстоящего проекта. Во встрече приняли участие Лео Силард, Юджин Вигнер (позднее получивший Нобелевскую премию за работу в проекте), Эдвард Теллер, работавший в США выдающийся физик-ядерщик, все физики венгерского происхождения, покинувшие родину после вторжения Гитлера, а также представители армейского командования и командования ВМС. Вскоре после этого, продолжая побуждать Рузвельта к активным действиям, Силард, Эйнштейн и Сакс сообщили президенту, что, если он не предпримет своевременных действий, Силард «в деталях»[736] опубликует технологию цепной реакции урана. В ответ на это Рузвельт утвердил план «систематической мобилизации на войну американских ученых»[737]. Работы над созданием в Америке атомной бомбы начались.

Узнав о том, что работы по расщеплению атомного ядра ведутся и в Великобритании, Рузвельт написал Черчиллю, предложив работать совместно, «чтобы обеспечить координацию исследований или даже их совместное проведение»[738]. Он дал указание Вэнивару Бушу, инженеру и изобретателю, совмещавшему множество обязанностей: профессора Массачусетского технологического института, президента Института науки Карнеги, директора Бюро научных исследований и развития, – подготовить проект письма с предложением «начать обсуждение вопроса [с Великобританией] на высшем уровне»[739].

В октябре 1941 года комитету, отвечавшему за этот проект, было присвоено кодовое наименование «Секция-1». Впоследствии при упоминании проекта создания атомной бомбы, с легкой руки военного министра Стимсона, чаще стали говорить просто: “S-1” (по иронии судьбы совсем на советский манер). В состав комитета входили Вэнивар Буш, Джеймс Конант, сорокавосьмилетний президент Гарварда и известный химик, а также Стимсон и генерал Маршалл.

В сентябре 1942 года бригадный генерал Лесли Р. Гровс, отвечавший за военное строительство (он только что закончил курировать строительство здания Пентагона), получил назначение на пост военного руководителя атомного проекта, важность которого к тому моменту Рузвельт полностью осознал. В марте 1942 года он сообщил Бушу, что программу следует продвигать «не только в контексте развития работ, но и с учетом времени. Это еще важнее»[740]. В декабре 1942 года научным руководителем проекта был назначен Оппенгеймер.

«Манхэттенский проект», осуществляемый иностранными и американскими учеными, инженерами и математиками под контролем Буша и Симпсона, был гигантским по масштабу и с самого начала пестовался президентом как предназначенный для получения оружия, которым Америка определенно должна обладать. В самый активный период исследовательских работ в проекте участвовали 120 000 человек, было построено и эксплуатировалось 37 объектов, общая стоимость проекта составила свыше 2 миллиардов долларов США. Успешному продвижению работ способствовали талант и опыт ученых-эмигрантов, большей частью евреев, которых Гитлер вынудил эмигрировать: Ханса Бете, Эдварда Теллера, Энрико Ферми, Джеймса Франка, Юджина Вигнера и Силарда. Никто из них не думал о том, что Советский Союз может представлять ядерную угрозу, такой угрозой считались разработки ядерного устройства нацистами, волновавшие всех ученых, которым в ночных кошмарах являлся Гитлер с ядерной бомбой в руках.

Огромное различие в успехах американцев и русских объясняется финансовыми и человеческими ресурсами. У Америки было вдоволь и того и другого. Россия же не могла этим похвастать и по этой причине существенно отставала от Америки, которая двигалась вперед семимильными шагами.

* * *

С самых первых дней, сознавая, что придется как-то решить эту проблему, Франклин Рузвельт ломал голову, когда (да и стоит ли) сообщить Советскому Союзу об атомной бомбе – с учетом потенциального риска такого информирования. Об этом он говорил со многими: Генри Стимсоном, Маккензи Кингом, Вэниваром Бушем, Феликсом Франкфуртером, Нильсом Бором и Черчиллем.

Степенный, седовласый, похожий на уважаемого всеми профессора, Нильс Бор с неизменной трубкой в зубах уехал из Англии в Соединенные Штаты и стал консультантом «Манхэттенского проекта». Бор был убежден, что для предотвращения чудовищной гонки вооружений и вероятности атомной катастрофы знаниями о бомбе следует поделиться. Судья Верховного суда США Феликс Франкфуртер, бывший преподаватель юридической школы Гарварда (Оливер Уэнделл Холмс и Луис Брандайс доверяли ему подбор сотрудников канцелярии Верховного суда) и хороший друг президента, однажды встретился с Бором за чашкой чая в посольстве Дании в Вашингтоне. После беседы с Бором Франкфуртер стал горячим сторонником этой концепции ученого. Франкфуртер был очень близок к Рузвельту, пожалуй, он был единственным человеком, который (кроме Черчилля) в общении с Рузвельтом называл его не «господин президент», а просто Фрэнк. Когда он говорил, Рузвельт внимательно слушал. 13 марта 1944 года за ланчем в Белом доме они долго обсуждали тему атомной бомбы. Предчувствие, что она может стать для человечества либо величайшим благом, либо величайшей трагедией, занимало умы их обоих. Франкфуртер рассказал президенту о мнении Бора. Позднее он писал: «Мы провели вместе около полутора часов и практически все время обсуждали эту тему. Он говорил, что все это “пугает его до смерти“ и что ему крайне нужна чья-либо помощь, чтобы во всем этом разобраться»[741].