Самоучитель танцев для лунатиков - Мира Джейкоб

– А где диван? – удивилась Бала. – А это что такое? Часы?

– Где? – спросила Амина.

Тетя показала на кресло, где были свалены все часы, какие только находились в доме. Провода плотно обматывали циферблаты.

– Ой, – заморгала Амина, – ну да, часы… Та-а-а-ак, – протянула она и тихо пошла на кухню.

– Ами, малышка, что тут происходит? – окликнула ее следовавшая за ней по пятам Санджи. – Это все он натворил? Томас сделал все это всего за несколько дней? А это что? – посмотрев во двор, ахнула она.

Там, за окном, висела галогеновая лампа, наподобие мумии обмотанная новогодней гирляндой.

– Лампа с лампочками.

– О милостивые боги! – возопила Санджи, а все остальные молча столпились на кухне.

Амина переводила взгляд с одного родного лица на другое. Они были знакомы ей с детства, и сейчас на них отразились беспокойство, забота и любовь. Господи, и правда любовь! Как же тяжело, когда столько народу смотрит на тебя с такой любовью! Чувствуешь себя последней сволочью!

– Родители во дворе… – начала она, но тут хлопнула задняя дверь, и все повернулись к прачечной.

Через несколько секунд оттуда вышла Камала, все в том же сари, но с расплетенными косами. Волосы свободно ниспадали на плечи. Она резко остановилась, похожая на прекрасный, хотя и немного испачканный призрак.

– А это еще что? – нахмурилась она.

Амина закусила губу, не зная, что ответить. Мама поморщилась, как будто что-то услышав в ответ, и скрестила руки на груди.

– Ты им рассказала?

– Нет.

Камала кивнула, а потом неожиданно взяла Санджи за плечо.

– Пойдемте, – велела она и сделала знак Бале, Чако и Раджу следовать за ней. – Пойдемте, я вам все покажу.

Что она им показала? Диван, усыпанный тополиным пухом, измазанные грязью подушки, Принца Филипа, который, видимо, полагал, что очутился в собачьем раю, потому что его перестали запирать дома, Томаса, наблюдающего за садом в бинокль. Стоя на пороге веранды, Амина смотрела, как родственники подходят к дивану, зовут Томаса и он опускает бинокль. Потом он повернулся к ним и, улыбнувшись, что-то сказал, но Амина не расслышала.

– Что? – донесся до нее возглас Санджи, а Ипены наперебой заговорили, показывая на пустой сад.

Амина ушла на кухню и сняла трубку.

– Привет, Джейми! Прости, что так долго не звонила…

– Как ты? Что с папой?

– Ничего хорошего. Вот сейчас родственники приехали.

– Я к тебе завтра зайду, – пообещал Джейми, перекрикивая музыку «Violent Femmes», гремевшую, словно гравий в жестяной коробке. – У меня будет выходной!

– Нет! Нет, не надо, не волнуйся! Все нормально! Тебе надо отдохнуть, хорошо провести время!

– Что?

– Сходи куда-нибудь! Придумай что-нибудь интересное!

– Амина, какого черта? Ты ведешь себя очень странно…

– Прости, – сказала она.

– Да при чем тут «прости»…

– Я люблю тебя, – вдруг произнесла она, и в голове воцарилась звенящая, гудящая, словно колокол, тишина. Амина покраснела. Тут раздался звук чьих-то шагов – кто-то, тяжело топая, бежал к дому, и она быстро добавила: – Ладно, мне пора…

– Погоди секунду!

– Я тебе перезвоню!

Не успела она повесить трубку, как с веранды на кухню влетела Санджи, топоча, словно дикий кабан, и врезалась в угол кухонной стойки. Схватив Амину за руку, она заорала:

– Какого хрена?!

– Привет, – буркнула Амина.

– О боги! – тяжело дыша, пропыхтела Санджи. – Что за чертовщина!

– Я знаю, – нервно улыбнулась Амина, – все это очень странно…

– Странно?! Странно?! Французская кухня – это странно! Сконструировать какой-то аппарат, который кидается в Чако гнилыми помидорами, – это странно! Да как такое может быть? Они и правда думают, что он живет в саду? И чем больше лампочек они повесят, тем больше шансов, что он вернется домой?

– Не живет…

– Что?!

– Понимаешь, чисто теоретически они тоже считают, что он умер. Но им кажется, что папа может его видеть.

– Где? На этом долбаном огороде?!

– Ага.

– Амина Ипен, – строго посмотрев на нее, произнесла Санджи спокойным голосом, – только не говори мне, что ты тоже в это веришь!

– Я верю, что они в это верят, – осторожно подбирая слова, ответила Амина.

– Невероятно! – резюмировала охваченная страхом Санджи, расхаживая взад-вперед по кухне. – Идиоты! Столько лет ссорились друг с другом по поводу и без повода, а теперь как складно поют, а?! А как же все эти разговоры о злых духах, слабых душах и праведных трудах Господних?! Камала об этом просто взяла и забыла?

– Нет. Она думает, что именно Его праведными трудами нам вернули Акила.

– Ах, Акила вернули! – крикнула тетя и тут же осеклась, поскольку впервые за долгое время произнесла это имя вслух.

Санджи оперлась о стойку и потерла переносицу. Амина вдруг заметила, что тетя постарела. Она обняла Санджи за плечи, та обернулась и прижалась к ней с такой силой, что Амине показалось, будто она обнимает кусок плоти, а не человека. Долгое время тетя молчала, тихо всхлипывая и пытаясь восстановить дыхание. Ее зад слегка подрагивал, словно желе. Санджи что-то прошептала, Амина не расслышала и переспросила:

– Что-что?

– Как будто все повторяется снова, – повторила та.

Именно! Вот что Амине никак не удавалось сформулировать, но она тут же поняла: это правда! Девушка молчала, чувствуя, как ее неясные, смутные страхи стягиваются в одну точку, словно утекающая в сток вода. Вот в чем дело! Все эти тяжелые дни, бесконечные анализы и лечение, ссоры и примирения – все было зря. Они снова погружаются во тьму.

– Сколько лет прошло, – вздохнула Санджи, обдав Амину резким ароматом лука, – а они не могут даже его имя вслух произнести! Иногда я вспоминаю о нем, и мне тоже становится невыносимо. Ведь он был самым первым, да? Нашим первым малышом! Милым мальчуганом, который носился повсюду и везде совал свои пухлые ручонки, утаскивал нашу обувь, когда вы с Димпл еще в кроватках слюни пускали. Ах!

На самом деле было совершенно не важно, что это – побочный эффект опухоли Томаса или же фрагмент прошлого, проскользнувший в настоящее через трещину во вселенной. Не имело значения, что ни Камала, ни все остальные не могли видеть его и никогда больше не увидят. Сама мысль о том, что Акил мог бы оказаться в саду, вернула его близким боль утраты, которая заполнила собой все уголки дома, раздирая его на части, заставляя истекать кровью. Стоило Амине закрыть глаза, как она очень четко представляла себе, насколько мертв ее брат, она всегда очень точно определяла, сколько весит его отсутствие, словно слепой, у которого компенсаторно развивается крайне острый слух. Прохладный воздух коснулся ее щек и груди, и она поняла, что Санджи отстранила ее от себя.