Ольга, княгиня воинской удачи - Елизавета Дворецкая

Какой-то частью сознания Эльга понимала его довольно хорошо. Большое войско идет следом… Здесь его нет… Нужна была поддержка – это сочеталось с тем, что она знала об огнеметах и разгроме, – и нужен был союз… С болгарами – ну да, они же живут между русью и греками. И про древлянское войско перед Витичевом она знала, и даже отметила, что Ингвар уже что-то с этим сделал… Болгарская жена – тетка древлянского князя, не просто родственница, но старшая родственница…

Все было бы понятно и правильно. Даже удачно и хорошо. Если бы относилось к кому-то другому, а не к Ингвару, сыну Ульва. Ее, Эльги, собственному мужу.

– Да благословит тебя Бог, княгиня, жить в счастье и здравье сто лет! – без особого смущения произнесла незнакомая красотка и подошла к Эльге. – Приветствую тебя на земле, где ты правишь, и хочу, чтобы мы с тобой жили отныне в любви и согласии, будто сестры.

Речь ее звучала понятно, хотя слова она выговаривала странно. Здравье…

Изо всех сил Эльга цеплялась за руку Асмунда – это сейчас была ее единственная опора в качающемся мире. Ее блуждающий взгляд упал на окованный серебром рог – Вощага держал его наготове. На лице отрока было такое же изумление, как у всех домашних, но свое дело он помнил.

Видя, что княгиня смотрит на него и на рог, он шагнул вперед и подал ей сосуд. Эльга хотела взять, протянула руки… Большой, рассчитанный на круговую рог внезапно оказался таким тяжелым, будто ничего подобного она сроду не держала… Вощага уже отпустил, а ее ладони скользнули по гладким бокам и разжались, как тряпичные.

Рог рухнул на утоптанную землю двора, золотистый мед потек под ноги… Как бы не треснул, успела подумать Эльга. Потом ощутила, что вокруг темно и она куда-то падает.

* * *

Проснулась Эльга совершенно спокойная, с ощущением: ей надо что-то вспомнить. Вчера что-то случилось… Ингвар вернулся… Или ей это приснилось? Жена… Какая жена? У кого?

Воспоминание казалось таким нелепым, как если бы жена вдруг обнаружилась у Святки… Или у Беляницы. Эльга села, взялась за голову. В оконца лился дневной свет. Она лежала в своей постели, почему-то в нарядной синей сорочке вместо обычной белой… Кто же спит в крашеном? Еще бы в платье греческом улеглась! Голова болела, лоб ломило. Волосы лежали как-то неудобно. Ощупав голову, Эльга обнаружила, что косы заплетены по-дневному – высоко, как укладывают под повой. Перед сном она всегда переплетала их по-другому – низко, чтобы не мешали класть голову на подушку.

Что такое? Почему она лежит в дневном платье и по-дневному убранная? Захворала?

– Элюня…

Повернув лицо, Эльга обнаружила рядом сестру Уту – та протягивала ей серебряную чашку с птичками. Эльга безотчетно взяла и отпила – оказался отвар нивяницы. Ута сама выглядела нездоровой: в сорочке, волоснике и с усталым лицом, будто не спала ночь.

Нет, спала – на широкой лавке, где обычно ночевал кто-то из челядинок, был развернут постельник. Значит, Ута оставалась на ночь. Но почему? Как же она бросила собственный дом, детей?

– Что ты здесь? – прохрипела Эльга и еще раз глотнула из чаши. – Я больна?

– Ты упала посреди двора. Тебя принесли и положили. Ты проспала ночь, а сейчас уже утро.

– Что за йотунова хрень мне снилась? – Эльга взглянула на сестру. – Почему ты здесь сидишь?

– Как бы я тебя бросила одну?

– Почему?

– Ты что-то помнишь… из вчерашнего?

Эльга отдала ей обратно чашку, взялась за лицо и попыталась собраться с мыслями.

– Мне снилось, что вчера вернулся Ингвар… – глухо заговорила она из-под ладоней. – Но он был один… Ой! – Она подняла лицо и с надеждой взглянула на Уту. – А Свенельдич?

Ута покачала головой, и Эльга поняла, почему у сестры такой потерянный и больной вид.

– Ингвар сказал, Свенельдич с большим войском следом идет.

– Когда же здесь будет?

Казалось, стоит здесь появиться Мистине – и он все уладит, как улаживал всегда.

– Не знаю. И никто не знает.

– Но Ингвар…

– Мне гриди рассказали, – с неохотой и в то же время с решимостью начала Ута. – Гримкель… Они от людей таят, но мне-то… Это для людей Ингвар говорит, что Свенельдич скоро будет. А они про него ничего не знают. И про войско. И про других всех наших. С ним только Фасти и Сигват. Остальные… Они о них ничего не знают с начала похода почти. Ингвар от Боспора Фракийского вернулся в Болгарское царство и домой, а они все ушли дальше, в Анатолию. Ох, там такой ужас был… Греки в них метали каким-то «ладейным огнем»… Точно молниями… Столько кораблей пожгли… С людьми вместе. Ингвар… Его ранило двумя стрелами, обожгло… Но после того Свенельдич был жив, и с ним еще почти все войско. А потом они разошлись: Ингвар на запад, прочие на восток. Где они, когда будут назад – никто не знает.

Так вот почему сестра сидела с ней, отстраненно подумала Эльга. Желая не только услужить ей своей заботой, но и самой обрести опору. Как бывало всю их уже двадцатилетнюю жизнь.

– Болгарское царство… – повторила Эльга. – Погоди… Что он вчера сказал? Какая-то молодуха с ним была… Хотела быть мне сестрой… Она мне приснилась?

Ута покачала головой:

– Не приснилась. Это болгарская княжна. Ингвар от греков в Болгарское царство ушел… С ранеными и сам раненый… Царь Петр ему смерти желал… Пытался захватить и убить или Роману выдать. И он… Женился… На деве этой, из Петровой родни. Тогда болгары ему помогать стали. Вот так… И привез ее сюда. Огняна ее зовут, Пресиянова дочь.

– Кто женился? – уточнила Эльга, будто надеялась хоть с пятого раза услышать более правдоподобный ответ.

– Ингвар, – обреченно вздохнула Ута.

Эльга снова легла на спину и уставилась вверх, на черную полосу сажи шириной в две ладони под кровлей. Огромное, сложное представление обо всех событиях лета еще с трудом помещалось в голове – она будто пыталась удержать охапку хвороста больше себя самой, так что едва хватало длины рук. Но все же это представление обрело некую целостность. Ее клонило под тяжестью этого знания, но оно уже не расползалось бессмысленными обрывками.

Ингвар был разбит и ранен. Большое войско, Мистина, братья неведомо где. Живы ли – неведомо. Когда вернутся… Спроси у ветра, он везде летает, все знает. А Ингвар вернулся живым… Но с другой, болгарской женой. И это было настолько неправильно, что казалось, вместо ее мужа вернулся какой-то морок. Тролль-подменыш, как в преданиях отцовской северной родины.

Еще вчера она ждала чего-то одного: или победы его, или гибели. Сегодня ожидание стало знанием, но исход похода был по-прежнему неясен. Вот это, с чем Ингвар вернулся, – это победа или гибель? Нечто среднее, что так просто не осмыслишь.

Он жив, и это хорошо. Но… Он уже не ее муж. Вернее, не только ее. От него вернулась половина – та, что теперь принадлежит ей. У нее есть полмужа? А так бывает? Нет, она знала, что у многих знатных людей бывает по несколько жен… У иных конунгов и по четыре случается, по шесть… Но у нее? Ее Ингвар, тот самый, к которому она бежала из дома, из чащи Князя-Медведя, который воевал с Дивиславом за ее приданое… С кем они были нераздельны в единой своей судьбе, как две части целого… Теперь между этими двумя частями втиснулась какая-то третья. Ингвар взял и променял ее на какую-то болгарку?