Современные старцы Горы Афон - Херувим Карамбелас

не знаю никаких других трудов, кроме совершения Литургий. Так дайте мне трудиться наравне с вами. Если меня оставят силы, я сам скажу вам пригласить иеромонаха со стороны».

Своим непрестанным совершением Литургий он показал братскую любовь и отзывчивость души, он показал этим также и устремление к Тайной Вечере, желание вечной и бесконечной Пасхи, любовь к присутствию Владыки, подвижничество его горящего сердца в великий сонм святых.

В сердце его горел литургический огонь. Однажды он признался отцу Пахомию, что, когда совершает Литургию, то чувствует, как душа его возлегает, преображается, возносится в другой мир.

«Беспрестанное пение ангельское славословия Трисвятого символизирует равночтимое существование, соединение и симфонию сил неба и земли, которое осуществится в будущей жизни, так как при воскрешении люди обретут свои бессмертные тела. Тело больше не будет отягощать душу соблазнами и само их избегнет. Своим переходом в безгрешное состояние оно обретет силу и способность выдержать приход Господа» (Св. Максим).

Духовный смысл безгрешности равночтимого с ангелами существования, прихода Господа присутствовал в глубочайшем содержании каждой Божественной литургии Старца.

Когда отец Филарет совершал Литургию, все существо его излучало свет, радость, мир, и в то же время он был сосредоточен,

серьезен, а глаза мокры от слез. Он часто плакал из-за небрежности тех, кто служил рядом с ним.

В 1929 году, когда отец Филарет был еще молодым иеромонахом, в лесу св. монастыря Ватопед по вине угольщиков случился сильный пожар. Он распространялся и начал приближаться к монастырю Костамонит. Отцы монастыря отправились помогать тушить огонь. Впереди шел отец Филарет, держа в руках икону Божией Матери, и, подбадривая отцов, с глубокой верой говорил: «Отцы дорогие, огонь потухнет еще до нашего прихода. Не волнуйтесь». И всю дорогу он по памяти пел канон молебный ко Пресвятой Богородице, взывая к Ее помощи. Когда же отцы и братия достигли границы двух монастырей, огонь сам уже потух, после того как до основания выжег окрестности Ватопеда. Всепожирающий огонь не коснулся собственности Костамонита, несмотря на то, что границей была всего-навсего узенькая тропинка. Все приписали это чудо молитвам молодого отца Филарета и помощи Матери Божией.

Стремление ревностного священника совершать Литургии, совершать непрестанно показывает следующий случай. В ночь на 17 января, в праздник преп. Антония Великого, после утрени отправился он совершить Литургию в часовне этого святого. Часовня находится в пятистах метрах выше монастыря. Он взял с собой д ве просфоры, сосуд с водой и масляный фонарь. Пройдя какое-то расстояние от монастыря по афонской глуши, которая была еще непроходимее в безлунную ночь, он обо что-то споткнулся, упал и разбил сосуд с водой. Приписав это происшествие козням бесовским, взял другой сосуд и, радостный, вновь отправился в часовню. Но в том же самом месте снова споткнулся, опять упал и разбил второй сосуд с водой. Праведным гневом воспылав против бесов, сказал: «Искуситель, сегодня я совершу Литургию в часовне преп. Антония, что бы ты ни предпринял, какие бы ни чинил мне препятствия!» Он вернулся, взял еще один сосуд с водой и с молитвой достиг, наконец, места назначения.

Совершая Божественные литургии, он обливался слезами — слезами покаяния, радости и любви. Покаяние его достигало высшей силы во время Пресуществления.

Как-то раз, когда он произносил отпуст девятого часа на отдание Пасхи, он был потрясен. Для всех святых Пасха — это самое волнующее время. Поэтому на отдание, когда уносят икону Воскресения, он проливал слезы, он едва не рыдал, потому что терял свое Воскресение… Его чувствительной, легкоранимой душе казалось, что Воскресший Господь удалялся, покидая их.

Во время службы он стремился, чтобы разум его ничто не отвлекало в ответственный час Литургии. Внимание и молитва — это была его жизнь.

В чтении Евангелия он превосходил лучших чтецов. «Я очень любил слушать его,» — вспоминает и сегодня отец Нифонт. И это при том, что он не имел почти никакого образования.

После каждой Божественной литургии он незамедлительно затворялся в своей келье. Там молился на коленях Божией Матери или читал Евангелие, Эвергетинос и преп. Ефрема — свои излюбленные тексты. Ему всей душой хотелось на весь остаток дня сохранить небесный свет и воздействие Священного Писания,

Как-то однажды, когда они с отцом Пахомием возвращались в свои кельи, находившиеся по соседству, он повернулся и сказал ему:

«Прямо сейчас я мог бы отслужить еще одну долгую всенощную. В эту ночь со мной было множество…»

«Чего? Чего?» — озадаченно спросил отец Пахомий.

«Ангелов небесных!» — отвечал ревностный священник.

Отец Пахомий впервые побывал в монастыре со своим отцом в 1931 году, когда ему было пятнадцать лет, во вторую седмицу Великого Поста. Во время вечерни они были в церкви. Тогда мальчик впервые увидел отца Филарета. Он представился ему фигурой ангельской, с лицом светящимся, как луна, и совершенно отличающимся от других отцов.

Отец Онуфрий также сообщил, что однажды во время Божественной литургии он видел его воспарившим над землей на Великом Входе.

«Яко аз раб Твой есмь» (Пс. 142:12)

«Болий в вас, да будет яко мений и старей, яко служай» (Лк. 22:26)

В 1949 году отец Филарет был почти единогласно избран игуменом, чтобы мог он, как светильник, быть поставлен «на свещнице, и светит всем, иже в храмине суть» (Мф. 5:15). Занимая столь почетное место, он сохранил величайшее смирение, а терпение и выдержка его еще более возросли. Он знал паству свою, свое словесное стадо, знал, кого нужно держать в строгости, а кого нет. Он знал характер, дарования и недостатки каждого. Более убеждением, чем наказанием, старался добиться достодолжного порядка и ангельской дисциплины от слабых и немощных

Отец Филарет был истинным пастырем, который «может погибших словесных овец взыскать и исправить своим незлобием, тщанием и молитвою». Он был кормчим, что «получил от Бога и чрез собственные подвиги такую духовную крепость, что не только от треволнения, но и от самой бездны может избавить корабль душевный». Он был врачом духовным, который «стяжал и тело, и душу свободный от всякого недуга, и уже не требует никакого врачевства от других». Он был истинным учителем, который «непосредственно принял от Бога книгу духовного разума, начертанную в уме перстом Божиим, то есть действием осияния, и не требует прочих книг» (преп. Иоанн Лествичник, «Слово особенное к пастырю»).

Он редко упрекал кого за ошибки. Напротив, призывал на помощь всю свою мягкость, чтобы самому не пасть жертвой беса гневливости и осуждения. Когда один из молодых монахов праздно болтал со