Гастроль без антракта - Леонид Влодавец

— Боисся? — спросил Чудо-юдо, придав голосу некий псевдодеревенский акцент. — Правильно, что боисся. Боисся — значит, уважаешь!

Я все еще не мог понять, зол он на нас с Ленкой или нет, когда отец, посерьезнев, сказал:

— Ладно. Если уж совсем серьезно, то ты вел себя молодцом. И Елена тоже. Я ведь все знаю — от и до. Во многих случаях вам везло, но, как говорил Суворов, «надобно и уменье». В том, что сейчас у нас на руках так много полезных людей и вещей, — твоя заслуга немалая.

— Слушай, — спросил я, собравшись с духом, — ты можешь объяснить дураку, зачем нам вся эта экзотика: «Зомби-7», фонд О'Брайенов, перстни Аль-Мохадов?

— А ты еще не понял? — прищурился Чудо-юдо. — Миром володеть будем.

— Шутить изволите? — пробормотал я, кишками ощущая, что он сказал это даже больше чем всерьез, хотя и кривляясь по семейной привычке.

— Может, и шучу. А может, и нет… Русский человек не может жить примитивной целью. Если ему сказать: «Вань, живи смирно, зарабатывай деньги, корми семью, откладывай по копеечке, не пей водку сверх меры, воспитывай детей и молись Богу, чтоб войны не было — и будешь тем счастлив» , он не поверит. Все время будет искать смысл жизни. Ему обязательно чего-то еще захочется. Или в космос полететь, или в рыло кому-нибудь настучать.

— Украсть — так миллион, любить — так королеву… — вспомнил я старую присказку в той редакции, которую во сне услышал от Тани.

— Именно так! Суть русской души, которую все иноземцы уже второй век изучают и ни хрена понять не могут, есть тяга к невероятному и невозможному. Просто так жить скучно. Надо обязательно что-нибудь сотворить, отчебучить, накуролесить от души — вот тогда и счастлив. Даже если за это башку снесут и даже если это «что-то» никому на фиг не нужно. Вот такие мы люди…

— Но насчет «миром володеть» это фигурально или как?

— Не знаю. Посмотрим… Это еще перспектива. А сейчас надо о делах практических думать. То есть о ситуации на наших консультациях.

— Что ты им там предложил на бумажке?

— Ничего особенного. Передать нам захваченную ими Бетти Мэллори, выслать из страны Дэрка в 24 часа, запретить деятельность «G & К» на территории Хайди…

— Значит, они расправились с «джикеями» по твоей указке?

— Не совсем. Я просто организовал утечку информации по поводу фонда О'Брайенов. Хайдийцы увидели в этом надежду поправить финансовое положение и расплатиться с твоей колумбийской корпорацией. Вот и рванули ва-банк, а заодно решили разом прихлопнуть всех конкурентов, включая и «джикеев», и «койотов», и Сорокина. Хороший парень Сережа, но много на себя взял. Он ведь действительно мировой революцией одержим. И все то же, что и мы, искал по той же причине. Но силенки не рассчитал, надорвался… Зря он, конечно, со мной разминулся, может, по старой дружбе и нашли бы с ним общий язык. А теперь — все. Горшок об горшок. К тому же остался он, судя по всему, вдвоем с Брауном. Полегла его «сотня юных бойцов». И Стержнев погиб, и Веселов… А эти двое — ушли в подземелья. Сейчас их «тигры» ловят. Если не поленятся — может, и живыми возьмут. Только вряд ли. Браун еще может руки поднять, а Сарториус нет. Не та выучка.

— А если возьмут все-таки?

— Тогда я его выдерну от них и еще раз попробую с ним договориться. Не поймет меня — пусть не жалеет.

Он говорил так, как будто уже давным-давно и не один раз рассказывал мне о своем знакомстве с Сорокиным-Сарториусом. Между тем все, что я знал об этом знакомстве, было почерпнуто из дурацких снов, которые мы видели вместе с Таней. Это могло означать одно. Чудо-юдо знал действительно ВСЕ. Его информировала об этом моя микросхема. И можно было не спрашивать о том, откуда он, всего пару часов назад прилетев в Сан-Исидро, уже знает то, чего еще не знаю я. Например, о том, что Бетти Мэллори находится в руках хайдийского правительства. Микросхема, поставленная Сарториусом биологической маме Танечки-Вик, работает на моего отца. И он, перехватив инициативу, идет сейчас напролом. Туда, к «Бронированному трупу», к заветному сейфу с компьютером, позволяющим заполучить десятки миллиардов в свое бесконтрольное распоряжение… Вот так. Живешь рядом, думаешь, что твой папаша просто хитрый и умный пройдоха, а он — супермен в высшем понимании этого слова, то есть Сверхчеловек! А я так, что-то вроде когтя у него на пальце…

— Ладно, — сказал Сергей Сергеевич, как будто я все эти соображения произнес в полный голос, — не забивай себе голову. У нас сейчас будет второй тайм, где тебе придется играть поактивнее. Все, что они могут нам возразить, я знаю. Сейчас главное — твердость. Если они не увидят «железного босса», то постараются еще поюлить, повертеться, отложат решение вопроса до завтра или до послезавтра. А этого делать нельзя. Дэрк сейчас сидит в американском посольстве и трезвонит во все колокола. Конечно, нынче ему будет туго достучаться туда, куда прежде ногой дверь открывал. У него в Штатах много сильных врагов, и они ему спуску не дадут. Но все-таки друзья у него тоже еще есть. Если вопрос будет отложен до завтра, их станет больше. Послезавтра они могут найти способ перекупить здешнее правительство. Разумеется, в расчете на деньги О'Брайенов. Так что ты должен быть неумолим. И всем видом, слышишь, обалдуй, — всем видом! — должен показать, что у них нет другого выхода.

— А что говорить-то? — Эту фразу я произнес очень растерянно, по-моему, даже немного дрожащим голосом.

— Что угодно, только не таким тоном, как сейчас, — жестко сказал отец. — Сделай наглую рожу, побольше высокомерия, поменьше интеллигентности. Ты — хозяин, они — холуи. Твоя воля, воля царская, непреклонна… Старайся смотреть на них, как удав на кролика. Представь себе, будто у тебя в руке автомат и тебе ничего не стоит положить их всех одной очередью. Ты же умеешь это делать! Думаешь, я не мог кого-то еще приспособить в Москве на кочегарку или иные неаппетитные дела? Там полно таких ребят. Но ты должен был пройти все это. Пусть я рисковал тобой и не жалел твоих нервов, но это пошло во благо. Еще чуть-чуть — и ты сможешь многое. Очень многое!

Все это было похоже на ускоренный массаж в перерыве между раундами. Когда-то, еще в детдомовские времена, тренер Петрович — фамилию никак не вспомню! — несколько раз приводил мне в чувство сведенную судорогой ногу. Хрен его знает, отчего, но у меня регулярно сводило икру к концу первого раунда. То ли от того, что я не умел правильно держаться в стойке и вовремя разгружать правую ногу, то ли просто от нервного напряжения. Когда свело в первый раз и я после гонга уселся в углу, чуя, что на второй раунд меня надо будет снабжать костылями, Петрович тут же, не раздумывая, вцепился в икру обеими лапами, басовито, но вполголоса матерясь по поводу судороги. «Петрович, не могу! — выл я. — Не пройдет она, эта нога! Чего мы, первенство мира проиграем, что ли? Кинь полотенце!» — «Я тебе так кину, что шеи не повернешь! — рычал Петрович. — Работай! Он тебя за человека не считает, потому что у него третий взрослый. А ты ему в хлебало! В хлебало! А ногу разомнем как-нибудь!» И размял ведь, да так, что я нормально, хоть и по очкам, доделал бой.