Могильный Алхимик - Даяна Морган

– Мама, ты чудо! Спасибо! – Лунас рванул к двери. – Прости, мне нужно спешить. Кажется, я знаю, что делать!

Он вдруг одумался и бросился обратно к матери, чтобы обнять ее, но с разочарованием промахнулся – солнечный образ оказался нематериален. Она взглянула на него с сожалением, словно прося прощение за свой вид.

– Я люблю тебя, милый. Ты стал таким прекрасным мужчиной, – с гордостью заметила она.

Лунас с трудом смирился с невозможностью ощутить настоящее прикосновение матери и окинул ее взглядом, полным благодарности.

– Я тоже тебя люблю, мам! Спасибо! Ты права: это дар. И я собираюсь им воспользоваться.

– Лунарис, не делай ничего необдуманного…

– Прости, но необдуманности – мой конек, – сказал Лунас и, хотя испытывал непреодолимую жажду остаться с матерью, все же кинулся прочь с мансарды.

Он получил шанс искупить вину, раздирающую его душу.

За считаные секунды он добежал до своей комнаты, распахнул дверь и остановился на пороге, заметив сидящего на краю кровати отца. Вермон прикладывал мокрое полотенце ко лбу Эль и бессмысленно пытался унять жар.

– Это ты так делаешь все возможное? – издевательски спросил Лунас, разозлившись, что Вермон околачивается в его комнате вместо того, чтобы корпеть над лекарством в лаборатории.

– Я принес воды.

– Твоя вода ей как импалу пятая лапа! – вспылил Лунас, скидывая с себя плащ и закатывая рукава рубашки. То, что он собирался сделать, требовало полной свободы действий.

– Успокойся, сын. – Вермон отложил полотенце на тумбу, где стояли стакан и графин с водой. – Я понимаю, что ты чувствуешь. Но твоя вспыльчивость сейчас ничем не поможет.

– Избавь меня от нравоучений, – отмахнулся Лунас, подходя к кровати и с сожалением смотря на Эль. – Разберусь сам.

– Не сомневаюсь…

Вермон освободил ему место.

– Я знаю, как тебе сейчас тяжело. Особенно после того, что случилось с Талликой. Но только не начинай винить себя в смерти этой девушки, сынок.

– Она еще не умерла!

– На все воля Со-Здателя…

– В гробу я видал его волю! Выметайся отсюда вместе со своей религиозной пропагандой!

– Ты пьян? – хмуро спросил Вермон.

– Не твое дело! Уйди!

Лунас был в бешенстве: все вокруг, словно назло, мешало ему сосредоточиться.

– Хорошо, я уйду. Но, Лунас, помни, мы не в силах изменить то, что предрешено.

– Это не так…

– Что? – Вермон с подозрением взглянул на него.

– Оставь меня! – с трудом сдерживая ярость, Лунас распахнул дверь солнечной магией. Он ожидал, что отец начнет спорить и дальше давать наставления. И это стало бы искрой, поджигающей сухое сено. Лунасу нужен был повод, чтобы выставить Вермона из комнаты, но тот, изобразив на лице принятие и всепрощение, послушно вышел.

Лунас лихорадочно обдумывал свое решение. Он не собирался, как отец, свесить лапки и ждать, пока чья-то злая воля еще раз заберет жизнь дорогого ему человека. Сегодня он потягается с самим Со-Здателем и оспорит его планы.

Лунас захлопнул дверь с такой силой, что стена задрожала. В несколько шагов преодолел просторную комнату и сел на край кровати, подогнув под себя ногу. Даже сквозь солнечный кокон он ощутил жар Эльвии, нагнулся над ней и провел рукой в световой перчатке по ее щеке. Эль никак не отреагировала, и он осознал, насколько она близка к краю жизни. Лунас подсел ближе. Наклонившись, поцеловал ее в лоб и ощутил на губах острое жжение огненной кожи.

– Извини, Уголек, – нервно усмехнулся он, чувствуя, как неуверенность и страх царапают его внутренности когтистыми лапами, – но, кажется, мы с тобой больше не увидимся. Я, конечно, надеялся, что смогу еще немного подразнить тебя… знаешь, ты такая забавная, когда злишься… – Лунас стыдливо запнулся, поразившись собственной ахинее.

Он хотел сказать ей что-то важное, попробовать пробиться сквозь темноту забытья, в которую она провалилась, но не мог подобрать правильных слов. Они крутились на кончике языка, но лишь только он пытался их озвучить, ускользали, как и драгоценное время.

– Кажется, я действительно идиот, – криво улыбнулся Лунас, с трепетом разглядывая ее лицо. – Но что поделать, Уголек, говорят, нормально нервничать, когда открываешься тому, кто дорог.

Он рассмеялся неловко, сухо, и сглотнул комок в горле. Кажется, он все-таки разгадал ее загадку. С чем бы ни сталкивала ее жизнь, Эль всегда продолжала видеть лучшее. В окружающих людях, какими бы негодяями они ни оказывались. В происходящих событиях, несмотря на то что другими они порой воспринимались как катастрофические. Даже в нем самом. «Думаю, ты лучше, чем тебе кажется», – повторила в его мыслях Эль. Она несла людям частичку света, гораздо искуснее, чем это делал он – тот, кто по иронии судьбы родился с генами Валосильмата. У нее был настоящий дар – верить в лучшее и вдохновлять на подвиги остальных.

– Проживи жизнь за нас двоих, – наконец уверенно произнес Лунас. – Ты это заслужила больше, чем я.

Чувствуя, что достиг пика решимости, он, содрогнувшись всем телом, призвал Солнце. Оно обволокло его, и комната наполнилась ярким дневным светом. Лунас действовал по глубокому наитию, нашептывающему ему последовательность действий, словно его мать была рядом и с любовью подсказывала каждый шаг. Он соединился со светом, позволил тому проникнуть внутрь, заполнить все его тело и сжал ладонь Эльвии. Лунас бросил на нее прощальный взгляд, пытаясь напоследок запомнить ее образ, резко нагнулся и поцеловал. Он обжегся, но не отстранился. Наоборот, мысленно велел Солнцу забрать ее пламя и ощутил, как оно обуглило его губы. Могильный вирус проскользнул в его организм. Невыносимая боль ринулась по нервным окончаниям. Лунас распахнул глаза и первым делом посмотрел на Эль. Огонь исчез, ее кожа очищалась от сажи, но она не очнулась.

– Эй, Уголек, ты меня слышишь? – с трудом проронил Лунас, затормошив ее. Он скорчился от боли – его руку словно окунули в серную кислоту. На запястье появились волдыри. Они лопались, образуя просветы. Лунас ужаснулся и прокричал:

– Эль, очнись!

Она оставалась безмолвна. «Что-то пошло не так… Неужели я опоздал? Или недостаточно силен?» Его пробрала дрожь. Он не мог позволить себе проиграть этот бой и смириться с безысходностью, но, похоже, отец оказался прав, и проклятой воле Со-Здателя невозможно было сопротивляться.

– Горогон раздери, очнись же!

Взвинченный Лунас вскочил и яростно ударил кулаком по стене. Штукатурка тут же пожелтела, точно солнце несколько десятков лет обжигало ее прямыми лучами. Боль расползлась по разбитым в кровь пальцам, но Лунас лишь небрежно встряхнул руку и глубоко вздохнул. Он осел на пол, схватившись за голову. Что-то в нем сломалось. Отчаяние расползалось по его телу быстрее, чем могильный вирус, и он, собравшись с духом, проговорил отрешенным голосом: