Повести Невериона - Сэмюэл Рэй Дилэни

по которой недавно шла Прин. Для таких, наверно, и вымостили когда-то дороги, решила она. И гонцы в то время бегали по гладкому камню, а не по заросшей обочине.

Она села на угол постамента, размышляя, откуда и куда мог ехать этот обоз. Раз на север едут, то не иначе в Колхари, а может и в самый Высокий Двор.

Теперь в оседающей пыли шел Тетти – племянник местного пивовара, старого Роркара; пивоварня находилась примерно в миле отсюда, и Прин уже с неделю работала там.

– Видел? – спросила Прин.

Тетти кивнул на ходу.

– Кто это может быть?

– Да мало ли. Узурпатор Стретхи, к примеру… хотя его цвета синий и оранжевый. Или принцесса Элина… хотя на моей памяти она ни разу сюда не наведывалась, а раньше, дядя говорит, наезжала частенько. Может, и барон Кродар с самой малюткой-императрицей, только мы не знаем, вправду она приезжает к нам или нет. Всё делается в глубокой тайне. Мы узнаем, кто это был, только если они заедут к дяде да пива закажут. Такое часто бывает, но они обычно раскрашивают свои повозки в цвета других великих домов, чтобы сбить с толку таких, как мы. Вот закажут у дяди пару бочонков, тогда и поймем.

Долговязый Тетти был парень добродушный и по-крестьянски открытый. Прин он нравился, хотя и скуку порой наводил. Совсем щенок, вроде тех, что по пивоварне носятся, одни локти, уши да коленки. Борода уже пробивается кое-где, но в промежутках младенчески гладкие щечки. Дома в горах Прин смеялась над мальчишками, у которых ломался голос лет в двенадцать-четырнадцать, но Тетти застрял на этой стадии в возрасте, когда мальчишкам уже полагается быть мужчинами. Сама Прин после своего полета над Фальтами полагала себя взрослой женщиной, да и немудрено: она путешествовала, убивала, говорила с Освободителем, узнала от госпожи Кейн, что у воды есть память, и занималась любовью с контрабандистом. Впрочем, как-то раз, с помощью Ирника, она выяснила, что Тетти всего на девятнадцать дней старше ее.

– А зачем, по-твоему, они приезжали?

Тетти взгромоздился на постамент рядом с ней.

– К графу Жью-Грутн, не иначе.

Прин нахмурилась. Она, как и многие путешественники тех времен, делала в пути остановки лишь из боязни, что дальше дороги уже не будет и начнется полный хаос, где земля, вода и воздух неразличимы. Но и здесь, на предполагаемом краю света, обнаружился перекресток больших дорог, где только что проехал караван некой важной персоны.

– Куда можно попасть по этим дорогам, Тетти? – спросила она.

Тот задумчиво помычал.

– Вот по этой через полчаса придешь к замку барона Альдамира – только там никто уже не живет столько лет, сколько нам с тобой вместе. Ежели прямо, придешь к руинам монастыря Вигернангх; последний фейер – так на старом варварском языке назывались монахи – ушел оттуда с дюжину лет назад. А вон там, – Тетти показал на дорогу, по которой приехал кортеж, – живет граф Жью-Грутн, самый, почитай, знатный вельможа в Гарте. – Сказав это, он, к удивлению Прин, начал обрывать побеги плюща, скрывавшие пьедестал. – Можешь прочесть, что тут написано?

Прин провела пальцем по вырубленным на камне знакам, держа другую руку на астролябии.

– Я подумал, что сможешь, ты ведь учишь меня читать. – Дядя Тетти вменил это Прин в обязанность с первого же рабочего дня. – У тебя на диске такие же знаки.

– Да… они похожи.

Тетти продолжал расчищать постамент.

– По-твоему, это письмена?

– Откуда мне знать, это ж ты меня учишь.

– Если это письмо, – Прин сняла с шеи астролябию, чтобы сравнить, – то мне оно незнакомо. Ты бы привел сюда Ирника – может, он знает.

Десятник, а заодно и счетовод, Ирник давно уже просил Роркара взять ему грамотного помощника, но таковой не находился, пока не пришла Прин.

Сам Роркар был неграмотный, но Ирник – тоже в свое время проходивший мимо, как Прин – убедил его в преимуществах письменности. Старый пивовар смекнул, что это может быть выгодно, и оказался прав.

Голова у Роркара работала хорошо. Есть, казалось бы, один грамотей – и хватит; но когда старик увидел, что теми же знаниями владеет ровесница Тетти, он тут же поручил ей обучить племянника грамоте.

– Ирник видел уже эти знаки?

– Должен был, он ведь здесь долго живет. Они есть на многих старых камнях.

– Он не говорил, что прочел их?

– Говорил как раз, что не может.

– Чего ж ты от меня хочешь?

– Ну мало ли, вдруг ты сможешь.

– Ирник думает, что это письмена?

– Он тоже не знает. Это я так думаю.

– Похоже, они очень древние. Тут много всего осталось с древних времен. Ты знаешь, что сотни лет назад, а может и тысячи, эти дороги были в десять раз шире нынешних?

– Всего-то пятьдесят лет прошло.

Прин такого не ожидала. Пятьдесят лет? Хотя, если вспомнить Белхэмов мост и Венн-камень в Енохе…

– Да. Дядя так говорит.

– И что же тут было пятьдесят лет назад? – спросила Прин, строя из себя дурочку.

– Широкие дороги, мощеные. Дракон стоял посередке, а лошади, волы и мулы его объезжали со всех сторон.

– Сколько ж твоему дяде лет?

– Шестьдесят пять, что ли.

– И он помнит об этом с детства?

– Выходит, что так. Не знаю, правда ли это, но многие старики то же самое говорят. – Тетти встал. – Пойдем-ка назад на работу.

– Еще чего. Я всё сделала, что Ирник велел.

– Дядя так говорит: закончил – спроси, что еще надо сделать. И не велел тебе никуда уходить. Будешь, говорит, шляться – выгонит тебя, хоть ты и грамотная.

– Подумаешь, – бросила Прин с деланой беззаботностью. – Все остальные тоже вот-вот пошабашат, я просто не думала… – Прин нравилась пивоварня с ее сушильнями и холодильными пещерами, нравились люди, которые там работали. Хоть это и не край света – не совсем край, – она еще не готова была снова пуститься в дорогу. – Ладно, пошли назад.

– Не хочу, чтобы тебя выгнали. Этак я ни в жизнь читать не выучусь. Ирник человек занятой и упрямый, не хочет меня учить.

– Хочешь выучиться – думай головой на уроках.

– Вот выучусь и сам разгадаю, что это за знаки такие.

Прин сочла это глупостью, но почему бы и нет?

Через дорогу от пивоварни стояла таверна, едва ли заслуживающая такого названия – скорей уж убогая харчевня вроде той, где Прин таскала зерно и ямс. Между ними было так много схожего: знаки на стропилах, роспись над окнами и дверьми, кора с оборотной стороны сидений, что городское заведение скорее всего обустроили на манер