Повести Невериона - Сэмюэл Рэй Дилэни

может, он мог бы понять, как безнадежно она заблудилась в жизни. Быть может, побыть с ним было бы лучше, чем полное одиночество.

Вслед за молнией на этот раз прокатился гром, и на дорожную пыль, вместе с тенями от листвы, легла тень меча. Вот клинок, а вот рукоять, будто меч висит в воздухе. Да не один клинок, а два, вровень друг с другом.

Тень отбрасывал нож Тратсина, воткнутый в дерево. Он был нужен для работы и не походил на оружие, но свет при вспышках молний проходил сквозь листву так, что тень получалась двойная.

На плечо упала капля, за ней другая. Озноб, пробиравший Прин, усилился. Взять с собой еду? Нет, она несъедобная. Взять нож? Нет, он нужен Тратсину, к тому же нож Ини так и торчит за поясом. Из всех ее новых знакомых права оказалась опять-таки госпожа Кейн: никакая женщина в маске и с двойным мечом не придет ей на помощь. Этот клинок принадлежит мужчине, который скоро вернется за ним. Довольно того, что ей помогла его тень.

– Нет, не останусь я здесь, – прошептала Прин и ровным шагом, будто и не думала принимать столь трудное решение, пошла к перекрестку.

Будь это другой рассказ, Прин чуть позже, когда хлынул дождь, нашла бы нишу в придорожной скале и лежала бы там, зарывшись в сухие листья, глядя на ливень и вспышки молний – а утром, когда она отошла бы в лес по малой нужде, взятые для подтирки мокрые листья окрасились бы кровью.

Посмотрев на них, Прин разрыдалась от облегчения и после почти не плакала. Придя по южной дороге в другой городок, она увидела у постоялого двора знакомую крытую повозку, помедлила и вошла в ворота. Скоро все трое встретились вновь. Парни спрашивали, куда она подевалась, но Прин лишь посмеивалась и говорила, что решила немного побыть одна. Парни раздобыли где-то денег для обильного ужина – они заночевали здесь, чтобы спрятаться от грозы.

– Давайте спросим, есть ли у них двойная похлебка – всё прочее в этих местах и в рот не возьмешь.

Похлебки не было, но хозяйка подробно о ней расспрашивала. Парни не говорили, откуда у них деньги, да Прин и не допытывалась. Они снова пустились в путь. Вечером на небе опять сверкали зарницы, но дождя, кажется, не предвиделось. Сготовив ужин вместе с младшим, как будто никуда и не отлучалась, Прин лежала, как обычно, в обнимку со старшим.

Младший, по ту сторону костра, приподнялся на локте и прогнусил своим столичным выговором:

– Любитесь уже скорей, а то я не засну!

– Заткнись, козлиная задница! – ответил старший с грубостью, поразившей Прин: видно, в последнее время эти двое часто бранились – и, вполне возможно, из-за нее.

Младший, хмыкнув, улегся снова. Его дыхание стало ровным, любовник Прин уютно похрапывал, и она тоже уснула.

Проснувшись уже засветло, она вылезла из-под теплого одеяла на утренний холодок, растерла плечи, надела на шею свою астролябию. Сквозь листву падали косые солнечные лучи.

Младший спал, закутавшись с головой, только нога торчала наружу.

Прин отлежала себе бок из-за ножа. Ее кавалер, пробудившись тоже, моргал. При свете костра он ей казался красивым, но утром, рябой, опухший от сна и пива, напоминал дырчатую головку сыра.

– Ты куда?

– Пойду воды наберу в ручье, мы его проезжали. – Она взяла из повозки кувшин, в который раз подавляя желание заглянуть под холст на другом конце и посмотреть, что за груз такой они перевозят. Однажды и заглянула, но наткнулась на другой холст. Им могут встретиться императорские таможенники, объяснял старший, и чем меньше она будет знать, тем для нее же лучше.

Ниву, ниву, ниву, повторяла она, идя по дороге с кувшином; ночью она решила, что это слово можно не применять ни к еде, ни к любви.

Пройдя немного, она поставила пустой кувшин на пенек и зашагала дальше. Вскоре ее догнала повозка со стариком и двумя старушками. Прин попросила ее подвезти, и они согласились.

В пути они все больше молчали. Одна старушка дала Прин сухарик и яблоко из узла, который долго развязывала и снова завязывала. Старик часа через два заметил, что астролябию Прин сделали, похоже, в том месте, куда они едут. Он знает, потому что уже видел такие знаки.

Короче говоря, рассказ, который мы могли бы написать, если бы всё обернулось чуть-чуть иначе, повествовал бы о храбрости, чудесах, любви, гневе, смехе, слезах, примирении, удаче и смирении; в нем встречались бы крупицы мудрости, как во многих чудесных историях, написанных за много веков.

Но Прин за эти недели ни разу не вспомнила о драконах, и сейчас мы вернемся к ним.

10. О бронзе, напитках, драконах и приглашениях

Перед самой потерей власти аристократами французы ненавидели их как никогда сильно именно потому, что убавление власти высших кругов не сопровождалось потерей богатства… Когда дворяне теряли свои привилегии, в том числе право подавлять и эксплуатировать, народ видел в них бесполезных для страны паразитов. Другими словами, подавление и эксплуатация не являются основной причиной возмущения масс; богатство, не подкрепляемое общественными функциями, возмущает гораздо больше – никто не понимает, зачем нужно это терпеть.

Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма

Он высился в юго-восточном углу перекрестка. Прин зашла сзади, обошла кругом, оказываясь поочередно то в четырех колеях, то в кустах, вернулась обратно. Она пришла к выводу, что юго-восточный угол помещался когда-то в середине большого круга; камни, которыми был вымощен этот круг, еще кое-где виднелись, а другие, торчащие по бокам, служили оградой. В поперечнике круг насчитывал футов шестьдесят, а четыре дороги, судя по всему, были раза в три шире, чем теперь.

У Прин ушло больше получаса, чтобы облазить кусты и всё это вычислить. В середине круга стоял дракон – покосившийся, заросший плющом и лишайником. Она еще толком не разглядела его, когда на западной дороге послышался стук копыт, и безотчетно укрылась за пьедесталом.

Шестерка лошадей тащила крытую повозку с золочеными кистями. Следом ехала телега с солдатами, за ней еще полдюжины фургонов величиной с лицедейский. Лошади шли легкой рысью, не быстрее бегущего человека. Такой бегун как раз выпрыгнул из задней повозки, обогнал три других и вскочил в четвертую. Еще один в то же время спрыгнул из переднего экипажа, пропустил мимо весь кортеж и залез в задний – они, как видно, передавали что-то от одних седоков другим.

Еще немного, и караван повернул на север, на дорогу,