Норки! - Питер Чиппендейл

2 Vous

и вызывающая самоуверенность исчезли, и на мгновение он стал тем, чем был на самом деле, — еще одной птицей средних размеров, которая боялась норок точно так же, как и все остальные.

Но в следующую секунду Альфонс уже оправился.

— Грохоталка идет! — крикнул щегол, сидевший на вершине бука.

Закрыв глаза, кролики уже прощались с жизнью, когда грохоталка в последний момент со скрежетом остановилась. Кроликам было уже настолько все равно, что они не пошевелились даже тогда, когда нависшее над ними сверкающее железное чудовище яростно и грозно затрубило. Как ни странно, вместо того чтобы двинуться дальше и положить конец их мучениям, грохоталка осталась стоять на месте, а вскоре позади нее затормозила еще одна.

Прячась за пучком травы, М-Первый и М-Второй напряженно следили за двумя человеческими существами, которые выбрались из грохоталок и, подойдя к неподвижным кроликам, стали задумчиво наподдавать их ногами.

— Альфонс, пошел! — громко скомандовал М-Первый.

Альфонс, громко хлопая крыльями, выпорхнул из леса, и тут — впервые за прошедшую неделю — облака разошлись и между ними проглянуло солнце. Лучи его коснулись оперения Альфонса, и над Долгим полем как будто сверкнула ослепительная золотая молния. Позабыв всякую осторожность, Альфонс пронесся над ольхой и, ослепленный солнцем и согретый его ласковым теплом, пересек реку.

— Courage, топbrave!2 — прокричал он, кувыркаясь в воздухе над самыми головами людей, отчего его

1Seulement pour toi (франц.) — только ради тебя.

2Courage, mon brave! (франц.) — Смелей, любезный!

перья заиграли всеми оттенками желтого и золотого. Люди, наблюдавшие за ним с разинутыми ртами, разразились громкими восхищенными криками, и Альфонс лег на крыло, чтобы пройтись над ними на бреющем полете, развернув свои великолепные крылья во всю ширину. Только после этого он опомнился и, свечой взмыв, в небо, ринулся через реку к своей безопасной ольхе. С размаху плюхнувшись на ее вершину, он с замиранием сердца стал ждать реакции.

Один из людей подбежал к самому берегу реки и, приплясывая от волнения, указывал пальцем прямо на него, второй скрылся в своей грохоталке. В следующее мгновение он снова появился на шоссе, прижимая что-то к лицу, и Альфонс тихонько ахнул от радости и облегчения. Щелкун! В этом не было никакого сомнения. У человека были точно такие же сумасшедшие гляделки на толстых стеблях, какие нарисовали на куске коры норки. Берта была спасена!

Чувствуя, как сердце его переполняется радостью, Альфонс приподнялся на цыпочках и развернул крылья, чтобы продемонстрировать наблюдателям всего себя. Странные сдвоенные глаза щелкуна неотрывно следили за ним, и Альфонс понял, что не ошибся. Он сделал это! Берта спасена, лес спасен!

Филин, затаив дыхание, следил из листвы за полетом золотой иволги. Отдел норкетинга тоже был взволнован. Глядя на их морды, Филин заметил, как часто дергается веко у М-Первого; этот тик еще усилился, когда Альфонс, пренебрегши данными ему инструкциями, перелетел реку, но, как только из грохоталок появились щелкуны, неожиданно пропал совсем.

— Получилось! — заорал М-Первый, и оба брата крепко обнялись. Лесные жители радостно завопили. Их крики стали громче, когда Альфонс приземлился на Малой поляне, но император искал взглядом только Берту, которую М-Первый уже успел отпустить.

Берта бросилась навстречу Альфонсу, и весь ее вид яснее всяких слов говорил, что она ни на мгновение в нем не усомнилась. Даже норки подскочили к императору и принялись хлопать его по спине лапами.

— Получилось! — выкрикивали оба, а М-Первый схватил кусок коры, на котором был начертан показательный маршрут, и поставил жирную галочку.

— В десяточку! — проорал он, в то время как Альфонс впервые повел себя со скромным достоинством, отвечая на похвалы и поздравления сдержанными кивками.

После первого успеха Альфонса уже не нужно было понукать, как не нужно было использовать кроликов, чтобы останавливать грохоталки. Пленники в конце концов пришли в себя и, пока люди глазели на золотую иволгу, скрылись за самыми дальними холмами, и лесные жители снова закричали от радости, видя, что Макси и его норковороты, спрятавшиеся за обрывом, не смеют даже пошевелиться, чтобы не привлечь к себе внимание людей, которые вышли из нескольких грохоталок и собрались на обрыве.

М-Первый и М-Второй, к которым вернулось почтение к особам королевской крови, смиренно уговаривали Альфонса никогда больше не подвергать свою драгоценную жизнь опасности. Альфонс, похоже, только рад был с ними согласиться. Что касалось инцидента с Бертой, то обе стороны старались о нем не упоминать.

— Скоро новости о появлении золотой иволги достигнут матерых щелкунов, — со счастливым видом объявил М-Первый. — Это значит, что мы переходим к части второй нашего генерального плана, которая, согласно прогнозам, характеризуется значительным увеличением численности заинтересованных потребителей.

Он был прав, и это подтвердилось раньше, чем ожидалось. Когда на следующее утро облака исчезли, а из-за горизонта встало румяное, теплое солнце, речной берег и часть шоссе были уже забиты самыми разными гро-хоталками. Хорошая, ясная погода продержалась до са-

мого вечера, и лесные жители почувствовали, что природа окончательно решила быть к ним благосклонной. Словно в качестве компенсации за все остальные несчастья, поздняя весна и начало лета были лучшими из всех, какие они помнили, а многие и вовсе склонны были считать их близкими к совершенству. Дни тем временем становились все длиннее, а ночи — короче, и Филин с легкой печалью вспоминал, что до Солнцеворота осталось совсем немного. С другой стороны, это обстоятельство было лишь еще одной причиной радоваться каждому погожему деньку, пока в лес не пришли сушь, жара и духота.

Пока же никакой жары не было и в помине, и каждый день начинался с румяного, свежего утра и звонких песен жаворонков, которые взмывали в безупречные голубые небеса, стремясь поделиться со всем миром своей немудреной и чистой радостью, а заканчивался золотисто-розовым закатом, в то время как в промежутке голубое небо покрывалось высокими белыми облачками, которые скользили по нему в своей безмятежности, время от времени разражаясь непродолжительным теплым дождем.

Лес откликнулся на эту заботу усиленным ростом листвы. Когда ее кружевное покрывало сомкнулось так плотно, что солнечный свет перестал достигать земли, лесные цветы уже отсеялись и в рост пошли травы и многолетние, покрывшие своей густой зеленью все прогалины и поляны. Мясистые стрельчатые побеги, уверенно и мощно приподнимавшие землю и прошлогоднюю листву в самом начале весны, развернулись в мощные зонтичные, сражающиеся друг с другом за место под солнцем, и по ним наперегонки карабкались разнообразные вьюнки. Их рост стал более размеренным, ничуть не напоминая неистовую ярость, с какой они стремились опередить друг друга ранней весной и утвердить свое право на жизнь. Многолетние растения, казалось, и вовсе благодушествовали, с одинаковым наслаждением впитывая попеременно то влагу, то солнечные лучи, и сам лес умиротворенно дремал, бесконечно довольный тем, что и на этот раз ему удалось самовоспроизвестись