Большой облом - Владимир Хачатуров

– Это что, официальный запрос?

– Неофициальный, – успокоила генерала девушка. – Мне просто надо знать, какой линии поведения придерживаться. Ментов доставать или сидеть, вестей от Аникеева дожидаться?

– Та-ак, – сказал генерал, неприятно удивляясь. – Какой еще Аникеев? Причем тут Аникеев?

– Ну как же, ведь я в сыскное агентство обратилась, согласно легенде. Дескать, найдите горячо любимого патрона. У них там, говорят, целый отряд поисками без вести пропавших занимается… А вдруг его чеченцы выкрали ради выкупа?

– Какие к ядреной матери чеченцы, лейтенант! – рассердился генерал. – На хер он им засекреченный сдался, когда кругом незасекреченных иностранцев как собак нерезаных?

– Тогда я отменю заказ, товарищ генерал, – обрадовалась девушка. – А то они там дерут с клиентов безбожно…

– Отставить отменить заказ! Не хватало еще, чтобы ты из-за своей скупости операцию провалила. Сиди и жди ответа, как соловей лета, ясно, лейтенант? И с подругой твоей крепко дружить не забывай. Вопросы есть?

– Никак нет! Разрешите идти?

– Иди… Отставить!

Девушка замерла. Генерал, криво улыбаясь, приблизился, обтер об брючину вспотевшую ладонь:

– Дай хоть ущипну тебя, что ли, лейтенант. А то мельтешишь тут цельный час перед глазами голыми конечностями…

– Ой, больно!

– Тяжело в кустах, легко в супружеской постели, – назидательно изрек генерал. Затем задумался, вновь сходил в карман за бумажником, отслюнил двадцатидолларовую купюру, сунул ее девушке в шорты, ущипнул повторно, хохотнул, что сдачи не надо, и отпустил подчиненную с миром, ибо синяк на нежном месте – еще не повод для конфронтации, тем паче – для судебного иска с актуальным обвинением в сексуальных домогательствах: чай не в полоумной Америке живем, а в трезвомыслящей России.

Он пришел в сознание сразу. Никакой постепенности, неопределенности: грохот выстрелов, раскаты разрывов и свист рикошетных пуль мигом выдернули его из небытия и ввергли в состояние, именуемое реальной жизнью.

В той жизни, которая считается реальной, он обнаружил себя лежащим ничком в высокой траве с руками, скованными наручниками. Рядом кто-то в камуфляжной форме и черной шапочке-маске вел торопливую ожесточенную беседу с помощью АКСУ. Игорь приподнял голову, надеясь рассмотреть собеседников соседа, но кто-то не позволил ему это сделать, пригнув его голову с такой силой, что едва не расплющил ему нос о землю. Ни черта не разобрать: если это свои, то отстреливаются они от духов, а если наоборот, значит он в плену. Только вот незадача: зачем духам маски? Нашим они тоже ни к чему…

Рядом что-то сверкнуло, громыхнуло, раздался чей-то короткий вскрик, повалил густой дым вперемешку с терпким запахом свежей крови. Игорь закашлялся, перевернулся на бок, привстал на четвереньки, осмотрелся. Разглядеть удалось только неподвижно лежавшего автоматчика. Игорь подполз к нему, сорвал шапочку. На него смотрело спокойное, умиротворенное лицо одной из кавказских национальностей. Из прокушенной губы стекала да все никак не могла стечь капелька крови. Игорь потыркался по карманам, но не обнаружил ничего, кроме уставных мелочей: флакончик с обеззараживающими таблетками, саперные спички, плитка горького шоколада… Ни документов, ни ключей от наручников. Из кобуры на поясе трупа извлек большой черный пистолет. Знакомая пушечка, Стечкиным вроде зовется…

Перестрелка становилась все интенсивнее, очереди все длиннее, злее, упорнее, расточительнее. Словно враждующие разом освежили в памяти китайскую народную мудрость: лучше экономить на рисе, чем на боеприпасах…

Бой стал смещаться вправо. Игорь, припадая к земле, двинулся в противоположную сторону, мечтая лишь о том, чтобы на кого-нибудь не наткнуться: не хотелось ему стрелять незнамо в кого, неизвестно за какие идеалы.

«Стой!» – настиг его крик из кустов орешника, которые он решил обогнуть по дуге, предчувствуя в их подозрительном молчании угрозу. Он рухнул на скованные наручниками и обремененные пистолетом руки и, вытянув их, покатился в сторону. Из кустов грянула очередь – как раз в то место, с которого он укатился. Игорь вскочил на ноги и, скорчившись в три погибели, припустил зигзагами прочь, совершенно не полагаясь на неизменность траекторий пуль, выпускаемых заведомо плохими парнями в безусловно хороших, всегда норовящих просвистеть мимо уха, в худшем случае – задеть рукав пиджака. Наверное, не был уверен, достаточно ли он хорош, чтобы вопреки всему в живых, здоровых и невредимых остаться. Тут уж как судьба решит, как случай кости бросит; кто в живых остался, тот и хорош.

Судя по накладывающемуся друг на друга грохоту, его пытались достать сразу из двух стволов. Но вот в однообразные обертоны калашей вкрался какой-то посторонний звук. Игорь перекувырнулся через голову и покатился под уклон, заботясь лишь о том, чтобы не остаться безоружным в этой переделке. Одинокое дерево, к счастью, остановило его в двух шагах от неглубокого, но довольно каменистого ущелья. Игорь сел, прислонившись к стволу спиной. Руки расслаблены, глаза зорко следят за близким горизонтом – вершиной пригорка, с которого он скатился. Если они дураки, то выбегут с автоматами наперевес – стреляй, Арнольдик, не хочу! Если нормальные, определить их можно будет только по едва заметному колыханию травы.

В небе показался выкрашенный в милицейские цвета вертолет, отвлекший шумом своих винтов внимание его преследователей. Вертолет заложил пологий вираж, словно пытаясь охватить всю картину боя, который, судя по участившимся паузам между выстрелами, то ли подходил к концу, то ли вот-вот должен был перейти в рукопашную в виду истощения боезапаса. Не обогнув и половины предусмотренного виражем пути, вертушка вдруг дернулась, запнулась и камнем рухнула вниз. Игорь ждал вспышки с грохотом, однако ни того, ни другого не последовало. Как выяснилось позже, вертолет упал на откос и мягко съехал в ущелье по отлогому склону.

Пренебрегая опасностью (а может, позабыв о ней от волнения), Игорь бросился к месту падения. На его счастье преследователи то ли забыли о нем, то ли, сочтя убитым, утратили к нему интерес. Как бы то ни было, но пули над ухом не визжали, автоматы сзади не трещали, так что бежалось ему с комфортом.

Ущелье постепенно мелело, но Игорь, рискуя быть замеченным и обстрелянным, продолжал бежать поверху. Видимо, считал это меньшим злом, чем галька, устилавшая дно, по самой сердцевине которого вилась узенькая ленточка влаги – летний вариант бурной горной речки.

Завидев лежащий на боку вертолет, он ползком подобрался к краю ущелья и опасливо выглянул за его кромку. Ни вокруг вертолета, ни внутри не было заметно никакого движения. Впечатление, словно вертушка – часть живописного ландшафта. Ни дыма, ни пыли, ни воплей о помощи…

Поколебавшись, Игорь приступил к вдумчивому спуску. Галька под ногами заворчала так громко, что он остановился и вновь, в который раз, внимательно огляделся. Затем разозлился и побежал.

Мысль о коварной ловушке вынудила его обойти вертолет кругом, держа пистолет наготове. Другая мысль – параллельная – уговаривала не тотчас стрелять во все, что шевельнется. Стрелять не пришлось: ничто, кроме марева, не подавало признаков жизни.