Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Многие русские вои впервые увидели пороки, да еще так близко от себя. Ни Еремей Глебович, ни князья не знали что делать. На всякий случай был дан приказ отступать в предградье за надолбы. Через четверть часа русичи услышали тяжелые, гулкие удары пороков и страшный, смертельный вой летящих снарядов. От ударов тяжелых камней щиты уже не спасали. Камни пробили бреши в строю русских воинов, убивая и калеча нескольких человек одним ударом. Крики боли и ужаса огласили русское войско. Началась сумятица. Князья дали приказ отходить за надолбы и тут в русичей полетели огненные снаряды. Охваченные огнем, русские вои катались по снегу, пытаясь сбить адское, с трудом гасимое пламя. У людей горели руки, лица, волосы, кожаные подкольчужные рубахи, подшеломники, одежда. Кони с горящими гривами, хвостами и паленой шкурой сбрасывали кметей, гридей, дворян, метались, сокрушая строй русского войска. Не тронутые огнем воины рвались в открытые врата предградья. В этот момент спешившиеся монголо-татары вновь пошли в соступ, осыпая русских стрелами.

Началась новая сеча за Коломну. В схватке у стен предградья легли со своими дружинами князь Роман Ингваревич и воевода Еремей Глебович. Всеволод Юрьевич успел вывести из-под обстрела часть владимирского и суздальского полков и, перейдя Москву-реку по льду, отстреливаясь и отбиваясь от наседавших татар, увел своих воев в сторону Владимира. Вышли из смертельной схватки и оторвались от наседавших татар московские вои во главе с воеводами Филиппом Нянком, Любимом Турыгой и Дмитроком Киевцем. Отступавшие по руслу реки на север, израненные, окровавленные и смертельно уставшие москвичи видели, как в вечернем небе поднялось огромное и страшное зарево пожара. Слышали, как кричат и разлетаются подале от горевшего града вороны, как колотят сполошным, надрывным боем в било на одной из звонниц в кремнике. Видели, слышали и понимали, что татары уже овладели Коломной. Там же, на севере, как надежда на спасение, ждала их родная, еще не видевшая татар Москва.

* * *

Ни Субутдай, никто из Чингизидов, ни сам Бату даже и предположить не могли того, что там за их спиной, где осталась разоренная дотла, обескровленная и почти обезлюдевшая земля, может собраться и вонзить им нож в спину новая могучая и неистовая сила. Полководцы и воины Великой Степи привыкли воевать так, что бы в их тылу оставались только безмолвные рабы, покорно выполнявшие волю завоевателей. Казалось, что здесь в Европе завоеванные народы вели себя так же. Да, действительно, монголо-татары не ждали неожиданностей с той стороны, где уже прошли землю мечом и огнем.

В разоренной Коломне Бату собрал военный совет, где было принято решение идти вверх по Москве-реке вслед отступавшим отрядам из Залесской Руси. Всех, кто выступил против монголов с оружием в руках, закон предписывал карать и истреблять до конца. Основная часть монголо-татарского войска двинулась по замерзшему руслу Москвы-реки, уже отягощенная большим обозом с рабами-полоняниками и награбленным добром. Кош[139]монгольского войска насчитывал до двадцати тысяч человек. Летучие отряды и разъезды — крылья главной рати, разлетаясь в разные стороны по руслам замерзших притоков, грабили и разоряли окрестные городки, погосты, села и сельца возвращаясь назад к кошу. Проводники сообщали, что войско Бату вступило во владения Владимиро-Суздальских князей. Все чаще по берегам реки и ее притокам татарам встречались мрачные сосновые и еловые чащобы, занесенные снегами, где без дороги тяжеловооруженному воину было ни пройти, ни проехать верхом. Тот, кто пытался углубиться в лес, утопающий в снегу, заросший невысоким подлеском, кустарником, заполненный буреломом, пересеченный небольшими оврагами и ямами, занесенными снегом, рассказывал, что лес непроходим, он — пристанище злых сил и колдовства. Храбрые и непобедимые воины-кочевники чувствовали необъяснимую угрозу со стороны леса и не знали, как вести себя, как воевать там.

От Коломны татары прошли по руслу Москвы около тридцати верст. Вечерело. Неожиданно царя и Субутдая, рысивших не спеша на холеных молодых жеребцах в окружении нукеров, догнал сотник, ходивший под рукой царевича Бучека. Слетев на землю с запаленного коня к ногам Бату, он трясущимися губами прокричал, что неизвестное войско урусутов посекло несколько сотен монгольских воинов в окрестных селах. Затем враг ударил из леса с правого берега реки в спину монголам сотнями стрел. Многие из тысячи Бучека были убиты или ранены, теперь же они дрались насмерть, и царевич просил скорейшей помощи от своего царя и сродника. После этих слов сотник завалился набок и застонал. Бату увидел, что снег под воином окрасился кровью, и заметил, что из его бедра, почти у паха торчит обломок стрелы. Поморщившись, царь велел немедля оказать помощь раненому и послать в помощь Бучеку тысячу Хостоврула из тумена Тангута. Веление было немедля исполнено. Уводя своих воинов в схватку против урусутов, Хостоврул обещал Батыю взять их предводителя в полон живым.

Войско полностью остановилось и стало готовиться к битве. Никто не знал, какова численность врага, напавшего неожиданно и столь коварно. Стемнело. Прошел час и еще полчаса. Никаких известий о том, что творилось в тылу не приходило. Батый нервничал и не сходил с коня, объезжая готовившиеся к схватке войска. Субутдай-багатур, сохраняя молчание и насупясь, следовал за ним. Уже когда было совсем темно и войска стали раскладывать прямо в русле реки небольшие костры, пришло известие, что тысячи Бучека и Хостоврула отбросили войско урусутов обратно в лес, но те ушли недалеко и раз от разу били монголов стрелами. Мало того, им удалось разграбить часть обоза и освободить некоторых полоняников. Правда, Хостоврулу удалось взять в плен пятерых раненых урусутов, и их скоро приведут на допрос к царю. Бату повеселел лицом, сверкнул глазами и посмотрел на Субутдая. Тот тоже улыбнулся и одобрительно качнул головой. Через четверть часа монгольские батыры, освещая себе дорогу факелами, пригнали к хану пятерых русичей в разорванных полушубках и кафтанах, посеченных кольчугах и с обнаженными головами. Верхняя одежда и нижние подолы их рубах были окровавлены. Видно было, что трое из них уже изнемогли от ран и усталости. Бату внимательно присмотрелся к пленникам, и, к сожалению для себя, не увидел в их глазах и тени страха. Только чувство ненависти к врагу и презрение смерти прочел он. Царь обратился к одному из них через толмача, спрашивая о том, какой веры, из какой земли его противники и зачем так много сотворили ему зла. В ответ же услышал:

— Веры християнскыя есмы, вои князя Юрья Ингоревича Резанскаго, а от полку Евпатиева Коловрата. Посланы от князя Ингваря Ингоревича Резанскаго тебя силна царя почтити и честьна проводити. И честь тобе воздати. Да не подиви, царю, не успеваемъ наливати чашь на великую силу — рать татарьскую.

Услыхав ответ в переводе толмача, Бату про себя удивился смелости, образности и мудрости ответа храброго русича и приказал оставить пленников в живых. Затем велел Субутдаю-багатуру взять на себя разгром полка Евпатия Коловрата, а для начала выманить русичей из чащи, и отрезать им возможность отступления. Когда рассвело, потрепанные в схватке татарские тысячи Бучека и Хостоврула стали отступать к главным силам монгольской рати.