Возвращение в Чарлстон - Александра Риплей

Когда смотреть было больше не на что, она велела владельцу прислать счет в клинику и отнести покупки в машину. Духи она так и не купила. Побоялась, что будет думать о них, как о настойке сена.

Ее сердило, что она так устала Может быть, она еще успеет вздремнуть до обеда. Спотыкаясь, она едва добрела до машины.

Мужчина из магазина сидел впереди, рядом с шофером.

– Еще раз здравствуйте, – сказал он. – Я не знал, что вы тоже из клиники. Вниз я шел пешком, но сейчас предпочел бы доехать. Надеюсь, вы не возражаете, если мы поедем вместе?

– Разумеется, нет. – Она решила, что это кто-то из персонала клиники.

Он тут же исправил ее ошибку.

– Позвольте представиться. Меня зовут Люсьен Вертен. Я побил все рекорды клиники по длительности выздоровления. Я здесь с третьего ноября, – жизнерадостно сообщил он.

У Гарден кровь застыла в жилах. Это три месяца. Сколько же ей придется пробыть здесь?

– Какой ужас! – вырвалось у нее.

– Да нет, это не так уж страшно. Здесь всегда есть кто-то, кто играет в шахматы. Вы играете, мадам?

– Нет.

– Жаль. Моего теперешнего партнера завтра выписывают. Видимо, придется учиться играть в бридж.

– Это совсем не трудно. Я выучилась очень быстро.

– Может, научите меня?

– Нет, месье. Я предпочитаю держаться в стороне от компаний. – Гарден поплотнее запахнула шубу.

– Понимаю. Мне кажется, вы ошибаетесь, но я вас понимаю. Если вдруг передумаете, буду считать это большим одолжением с вашей стороны. Если угодно, я постараюсь отплатить вам, рассказав о духах. Тот запах был просто отвратителен.

– В самом деле? Прошу меня извинить, но я устала и закрою глаза.

Водитель разбудил ее, когда они доехали до клиники. Вертен уже вышел из машины. Гарден решила, что на этом все и кончится.

Действительность полностью опровергла ее предположения. Вертен просто не давал ей проходу. Стоило ей выйти погулять, он моментально оказывался рядом. Выйдя к себе на балкон вздремнуть на солнышке, она обнаруживала в шезлонге записку от него. Он был всегда весел и не так разговорчив, как тогда в машине, но все равно раздражал. Через два дня Гарден просто набросилась на него. Она очень любила прогулки по снегу и не хотела сидеть в комнате, лишь бы избежать встречи с ним.

– Вы нарочно следите за мной, – сказала она. – Вы не случайно каждый раз отправляетесь гулять одновременно со мной.

Она ожидала, что он извинится и уйдет. Вместо этого он с улыбкой поклонился:

– Ну разумеется, я подкарауливаю вас, мадам. Сижу в засаде. И как только вижу, что вы вышли, сразу оказываюсь рядом. Мне нравится смотреть на вас, вы такая здоровая!

Гарден была несколько ошеломлена. Меньше всего она думала о себе как о здоровом человеке. Она все еще оставалась немыслимо худой, а руки дрожали так, что иногда она даже роняла вещи.

– Как вы можете такое говорить? Будь я здорова, не оказалась бы здесь!

– Но ведь все в мире относительно, правда? Посмотрите на других. Выйдите из своей комнаты и посмотрите. Посмотрите, например, на меня.

Это было действительно так. Люсьен Вертен выглядел просто ужасно. Он и в лучшие-то времена не был красавцем – с огромным крючковатым носом, срезанным подбородком и покатым лбом. Кроме того, кожа у него была сероватого оттенка и он трясся, словно паралитик. Гарден, привыкшей к парижскому акценту, даже его произношение с пропущенными окончаниями слов казалось каким-то нездоровым, смазанным.

– Но мне не нужна компания. Почему вы никак не оставите меня в покое?

– Потому что я свинья. – Он был доволен, что у него есть ответ.

Гарден засмеялась. Этот человек был забавен.

– Ну вот и хорошо, – сказал Вертен. – Лучше смеяться, чем думать о том, что делает вас такой грустной, когда вы остаетесь одна. Я очень занятный спутник. И много знаю. Вы знаете историю Вильгельма Теля? Нет? Ну так я вам расскажу. Это типично швейцарская история: в ней есть яблоко, что, как мы знаем, очень полезно для вас, и ни малейших признаков юмора.

Гарден сдалась. Они вместе гуляли два раза в день.

В тот вечер они даже вместе ужинали в столовой. Он был, как и обещал, занятен и действительно много знал. В ту ночь, засыпая, она пыталась вспомнить, когда последний раз так много и охотно смеялась. И не могла.

Гарден провела в клинике еще три недели. И за эти недели Люсьен Вертен стал ее самым близким другом. С утра до вечера они были вместе. Даже вместе дремали днем рядышком на балконе – у него или у нее. Он храпел с присвистом.

Они вместе гуляли, вместе отправлялись на экскурсии, катались на фуникулере от Кранца вниз до Сьера и обратно. Гарден подвесная дорога пугала, и это очень веселило Люсьена. Он обращался с ней как с ребенком: поддразнивал, бранил, приказывал. Она должна глубже дышать, больше гулять, пить больше молока, больше есть вечной овсянки.

Он вызывал ее на разговор. Она ни за что не хотела обсуждать обстоятельства, приведшие ее в клинику, и он никогда даже не пытался коснуться этого предмета. Он расспрашивал Гарден о ее детстве. Она рассказывала ему о Барони, поселке, о Ребе, Метью и их детях. Он попросил ее спеть те песни, которые они пели тогда. Она запела «Моисей в тростниках» и расплакалась. Люсьен дал ей носовой платок. Пока она вытирала глаза, он спел французскую песенку о маленьком мельнике и его белой уточке, убитой принцем. Теперь заплакали оба. У него был непоставленный густой баритон. Они с Гарден учили друг друга любимым песням и вместе их пели. Она и припомнить не могла, когда пела в последний раз.

Люсьен уговорил ее начать плавать. Над бассейном была крыша, но не было стен. Если день был ветреным, снег залетал внутрь и таял на краю бассейна. Гарден смотрела на бассейн и думала, что замерзнет насмерть, если попробует залезть туда. Люсьен не давал ей покоя.

– Я не умею плавать, – сказал он. – Но вы-то умеете. И значит, должны это делать. Это придаст вам сил.

Он наблюдал, как Гарден подошла к зеленоватой воде, наклонилась, опустила туда руку. Выражение ее лица обрадовало Люсьена. Вода оказалась теплой и соленой. Плавание стало любимым занятием Гарден. Она лежала на воде или плыла по-собачьи, разговаривая с Люсьеном. Или слушая его.

Он фермер, рассказывал Люсьен. Но не тот, что выращивает овес или ячмень. Он выращивает цветы. Многие акры роз, гвоздик, ландышей, лаванды и опять роз. Он происходил из семьи парфюмеров, живших в городке Грас.

– Видите этот нос? – Он постучал пальцем по гигантскому выступу на своем лице. – Это один из самых ценных носов Франции. Некоторые эстеты, возможно, сочтут его несколько великоватым, но в мире парфюмерии это легенда. Этот нос – наследственное сокровище. Такой же был у моего отца, у его отца и так далее, вплоть до шестнадцатого века. Нос Вертенов был предметом зависти всех парфюмеров. Я могу создать духи, которые говорят, поют, очаровывают, завораживают… Увы, похоже, Бог даровал мне этот нос, чтобы дать емкость для кокаина, которая тоже превосходит носы нормальных людей. Но это, к счастью, уже в прошлом.