Возвращение в Чарлстон - Александра Риплей

Гарден очень любила слушать рассказы Люсьена о духах. Она никогда не задумывалась, откуда они берутся и как их делают. Оказывается, это просто поразительно. Тонна лепестков дает чуть больше двух фунтов эссенции. Люсьен объяснил, что это лишь начало. Эссенции должны быть смешаны с другими веществами в различных пропорциях. Иногда, чтобы получить сочетание, соответствующее идеалу его создателя, делается пятьдесят, сто, пятьсот различных вариантов.

– Я бы с удовольствием создал духи для вас, Гарден. И назвал бы их вашим именем – ах, какое название для духов! Жарден – сад! И все. Они были бы похожи на вас – такую, какой я вас вижу. Сложные. Мускус для вашей глубокой, затаенной женственности. Чуть-чуть африканских пряностей для вашего детства. Свежие, выросшие под солнцем нежные цветы для вашей юности. Жасмин. И розы, непременно розы – для румянца и девичества, и фиалки, потому что они такие хрупкие, и, глядя на вас, я всегда вспоминаю о них. Возможно, когда-нибудь я сделаю их. Если однажды вы увидите в магазине духи, немыслимо дорогие и изысканно-утонченные, которые будут называться «Жарден», покупайте самый большой флакон и никогда не пользуйтесь другими. Клянетесь? Гарден поклялась.

– И пользуйтесь ими как положено. – Люсьен погрозил ей пальцем. – Как пользуются духами француженки, а не так трусливо, как вы, американки: чуть-чуть здесь, капельку там. Вы, американки, всегда пахнете мылом. При одной мысли об этом у меня начинает болеть нос. – Он прошелся по краю бассейна, держа в руках воображаемый пульверизатор и делая вид, что слегка сжимает его. – Вот так делает американка. А вот так француженка. – Он выставил воображаемый пульверизатор перед собой и стал делать рукой круги, щедро разбрызгивая духи. Потом шагнул вперед, как благоухающее облако, втянул в себя воздух и с сияющим выражением лица сделал пируэт.

– Ах! – вздохнул он. – Теперь я покрыт тоннами лепестков. Я опьяняю чувства. Просто преступление, что моим гением могут воспользоваться только женщины. В восемнадцатом веке мужчина имел разные привилегии. Но, говорят, тогда в Версале никто не мылся, потому что в комнатах было слишком холодно, так что, возможно, не помогли бы даже духи от Вертена.

Когда Гарден уезжала, Люсьен поцеловал ей руку:

– Мне будет недоставать вас, Жарден. Когда я вернусь к себе на ферму, то буду думать о вас, стоящей на солнце, в море цветов, раскинувшемся насколько хватает глаз. У вас будет миллион веснушек, вы будете петь песни, а я создам духи, которые сделают вас бессмертной. Прощайте.

За Гарден приехала мисс Трейджер. Она привезла с собой Коринну, чтобы та упаковала вещи. В Женеве был нанят лимузин. Гарден чувствовала, что вокруг снова смыкается старая жизнь, и у нее сжималось горло.

– Принчипесса и мистер Харрис, – сообщила ей мисс Трейджер, – договорились, что лучше всего вести себя так, словно ничего не случилось. Всем сказано, что миссис Гаррис отправилась на курорт в Швейцарию, ей необходимо пройти курс водолечения по поводу легкого недомогания печени. К счастью, репортеры не пронюхали правду.

– Понятно, – ответила Гарден. Она напомнила себе о своем решении как можно лучше воспользоваться теми преимуществами, которые давала ей жизнь. Не нужно беспокоиться о том, что думают или говорят Вики и Скай. Она будет сама по себе, недоступная и неуязвимая.

И все же она испытывала боль. Медсестра сказала, что каждый день кто-то звонил из Парижа, интересовался, как она себя чувствует. О ней беспокоились. Гарден не спросила, кто именно звонил, и сама ни разу не позвонила в Париж. Ей хотелось верить, что звонил Скай.

– Мисс Трейджер, по дороге из Женевы в Париж я не собираюсь выходить из купе. Распорядитесь, чтобы еду мне приносили туда. Я привыкла пить бульон между приемами пищи. И позаботьтесь, чтобы меня не беспокоили.

На вокзале их встречал Скай. Он крепко обнял жену:

– Дорогая, я так рад, что ты вернулась.

На мгновение Гарден показалось, что сбылись ее мечты, те, в которых она не решалась сознаться себе самой. Но она заметила, как он скован, как неестественно звучит его голос.

– Я тоже рада, что вернулась, – невозмутимо ответила она. – В Швейцарии слишком чисто, все так вылизано. – Она больше не позволит причинить себе боль. У нее теперь есть стена из лучшей нержавеющей стали.

Дома она сразу отправилась к себе. Скай пошел следом, преувеличенно оживленно рассказывая об общих знакомых – кто остался в городе, кто и куда уехал.

– Скай, я устала и немедленно лягу спать. Ты же понимаешь. Почему бы тебе не поужинать с кем-нибудь и не пойти куда-нибудь развлечься?

– Ты правда не возражаешь?

– Ну разумеется. Может быть, завтра мне захочется куда-нибудь пойти.

Гарден выпила бульон и продиктовала мисс Трейджер письма. Она не имела ни малейшего представления, какая почта приходила на ее имя в то, как она его называла, трудное время, не знала, отвечала ли она. Теперь Гарден послала почти одинаковые письма матери, Пегги, Уэнтворт, тете Элизабет. Сообщила, что отдыхала в Швейцарии. Альпы очень живописны. Было очень холодно, но мороз легко переносится из-за солнца и сухого воздуха. Возле отеля был бассейн с подогретой водой, окруженный снежными сугробами в форме крепостных стен. Она здорова, счастлива и посылает им привет.

На следующий день она велела мисс Трейджер разыскать в «Вог» Конни Уэзерфорд. Они вдвоем отправились пообедать.

– Я совсем отстала от жизни, – призналась Гарден. – Даже не видела февральскую коллекцию. Что нового? Куда мне отправиться прежде всего?

Конни погрузилась в анализ мира моды, от которого у Гарден голова пошла кругом. Эта девушка знала все детали и подробности, вплоть до последней пуговицы. Единственное, что уловила Гарден, – юбки стали еще короче, а черный был по-прежнему основным цветом.

– Как вам это нравится? – спросила Конни. Она встала и прошлась около стола, забавно копируя манеры манекенщиц. На ней был вязаный костюм из черной шерсти, Гарден не видела ничего проще. Прямая юбка едва закрывала колени, жакет был скорее похож на свитер, с узким рукавом, накладными карманами и без всякой отделки, даже без пуговиц. Более строгого костюма невозможно было представить. Правда, поверх простой белой блузки Конни надела массу бижутерии – жемчуг, золотые цепочки, огромный, усыпанный рубинами кулон и золотую цепь, звенья которой соединялись яшмовыми кольцами.

– Потрясающе, – ответила Гарден. Она действительно была потрясена.

Конни уселась, чрезвычайно довольная собой.

– Разумеется, все это простая бижутерия, – сказала она, – но так и задумано. Бижутерия теперь считается шиком, при условии, конечно, что это хорошая бижутерия, и достаточно смелая. Это главная новость. Разумеется, Шанель. Она настоящий гений. Основная идея – сделать одежду как можно проще, совсем незаметной. И масса украшений. И днем, и вечером. Старик Пуаре почернел от злости. Он по-прежнему изобретает платья, собранные вручную из бус, и прочее в том же духе. Знаете, что он сказал? Он заявил: «Ну и что же изобрела эта Шанель? Роскошную нищету». Здорово, правда? Он сказал, что женщины в платьях от Шанель выглядят как оголодавшие телеграфисточки.