Голубой Марс - Ким Стэнли Робинсон

Остальная часть гидросферы менялась почти такими же темпами. И с этим ничего нельзя было поделать: вода хорошо точила камень, как ни трудно в это поверить, глядя на легкие водопадики, струящиеся по береговым скалам и превращающиеся в белую мглу задолго до попадания в океан. Но были и тяжелые шумные волны, бьющие по утесам с такой силой, что земля тряслась под ногами. Пройдет несколько миллионов лет, и эти утесы заметно изменят свой вид.

– Ты видел береговые каньоны? – спросила она.

– Да, долина Ниргал. Там так удивительно видеть воду на дне. Она так хорошо смотрится.

– Я и не знала, что теперь здесь столько тундры.

Он объяснил ей, что тундра вообще преобладала в большей части южных гор. Тундра и пустыня. В тундре частицы крепко приставали к земле, и никакой ветер не действовал ни на пыль, ни на болота, которых здесь было изрядное количество и которые придавали опасности путешествиям по некоторым отдельным регионам. Но в пустынях сильные ветры вырывали огромные массы пыли, которые поднимались в небо и понижали температуру, затеняя дневной свет, а когда опадали, создавали проблемы, как в случае с посадками Ниргала. Вдруг он, пытливо взглянув на нее, спросил:

– Ты когда-нибудь встречалась с Ниргалом?

– Нет.

Конечно, в последнее время песчаные бури не имели ничего общего с давно забытой Великой бурей, но оставались обстоятельством, которое нельзя не принимать во внимание. Весьма многообещающим решением было создать там пустынный панцирь из микробактерий, но он зафиксировал бы лишь верхний сантиметр грунта, и стоит ветру оторвать его краешек, как он опять разнесет все, что залегает под ним. Проблема не из простых. Пылевые бури могли угрожать еще не одно столетие.

Но у них уже была активная гидросфера. А это означало, что теперь повсюду будет зарождаться жизнь.

Мать Бао погибла при крушении самолета, и Бао как младшей дочери пришлось отправиться домой, чтобы обо всем позаботиться и принять во владение фамильный дом. Вот он, минорат в действии, еще и основанный на матриархате хопи[32], как она ему пояснила. Бао точно не знала, вернется ли обратно – была вероятность, что нет. Она говорила об этом как о некой данности, словно так и должно было быть. Она как будто уже находилась в своем внутреннем мире, и Саксу оставалось лишь помахать ей рукой на прощание и, качая головой, вернуться в свою комнату. Они хотели понять фундаментальные законы вселенной, прежде чем научились хоть чуть-чуть управляться с обществом. А это был очень неподатливый объект для изучения. Он позвонил по видео Мишелю и выразил ему что-то в этом роде, на что тот ответил:

– Это все потому, что культура не стоит на месте, развивается.

Сакс понял, что Мишель имел в виду – сейчас быстро менялось отношение к различным вещам. Wertewandel, как называл это Бела, – переоценка ценностей. Но они по-прежнему жили в обществе, борющемся со всякого рода архаизмами. Приматы, объединяющиеся в племена, охраняющие территорию, молящиеся богу, как какому-то мультяшному родителю…

– Иногда мне кажется, что никакого развития нет, – печально проговорил он.

– Но, Сакс, – возразил Мишель, – ведь мы здесь, на Марсе, видели, как пришли к концу патриархат и право собственности. А это одно из величайших достижений в истории человечества.

– Если это действительно так.

– Разве ты не считаешь, что женщины сейчас имеют столько же власти, сколько мужчины?

– Насколько я могу судить, имеют.

– И даже больше, если говорить о деторождении.

– Это логично.

– А земля находится в совместном управлении всеми людьми. У нас в собственности еще остались личные вещи, но собственности на землю здесь не было никогда. Это новая общественная реальность, и мы боремся за нее каждый день.

И это действительно было так. Сакс вспомнил, какими острыми оказывались конфликты раньше, когда право владения и капитал считались нормальными явлениями. Да, пожалуй, это было правдой: патриархат и право собственности исчезали из общественной жизни. По крайней мере, на Марсе, по крайней мере, пока. Но, как и в случае с теорией струн, может понадобиться немало времени, чтобы ситуация с ними наладилась. Все-таки даже сам Сакс, имевший предубеждение против всего и вся, пришел в изумление, когда увидел работу женщины-математика. Или, если точнее, женщины-гения. Которой он был буквально заворожен, равно как и все остальные мужчины из группы теоретиков – до такой степени, что, когда она уехала, они оказались словно убиты горем.

– Но на Земле воюют так же, как и до этого, – беспокойно проговорил он.

И даже Мишель был вынужден с этим согласиться.

– Демографическое давление, – объяснил он, словно отмахиваясь от этой проблемы. – Там слишком много людей, и число их постоянно растет. Ты же видел, каково это, когда мы там были. И пока Земля остается в таком положении, Марс будет находиться под угрозой. Значит, нам тоже придется бороться.

Сакс кивнул. Это в некотором смысле успокаивало; людское поведение не было непреодолимо злым или глупым, но соответствующим обстановке, полурациональным и, оглядываясь на историю, – опасным. Каждый хватал, что мог, понимая, что на всех не хватит, и делал все, чтобы защитить свое потомство. Конечно, совокупный эгоизм каждого ставил под угрозу всех, но это, по крайней мере, можно было назвать попыткой действовать разумом, первым признаком адекватности.

– Сейчас дела уже не так плохи, как раньше, – продолжал Мишель. – Даже на Земле люди заводят гораздо меньше детей. И они довольно успешно преобразовывают коллективы с учетом наводнения и всех бед, что его предваряли. Возникло множество новых общественных движений, и часть из них вдохновлялась тем, чем мы занимаемся здесь. И тем, чем занимается Ниргал. Они до сих пор следят за ним и готовы слушать, даже когда он не говорит. То, что он заявил, когда мы там были, до сих пор имеет большой отклик.

– Полагаю, что так.

– Ну еще бы! Дела налаживаются, ты должен это признать. А когда антивозрастная терапия перестанет помогать, наступит баланс рождаемости и смертности.

– И это случится уже скоро, – мрачно предрек Сакс.

– Откуда ты знаешь?

– Уже проявляются разные признаки. Люди умирают то от одного, то от другого. Старение – это сложный процесс. Продолжать жить после того, как оно наступило, – это чудо, которого мы уже достаточно повидали. У старения, очевидно, есть какая-то своя цель. Наверное, избежать перенаселения. Освободить место под новый генетический материал.

– Для нас это не сулит ничего хорошего.

– Мы уже превысили среднюю продолжительность жизни более чем на двести процентов.

– Согласен, но тем не менее. Никто не захочет умирать только из-за этого.

– Нет. Но нам нужно сосредоточиться на настоящем моменте. Кстати, об этом: почему ты не выходишь со мной в поле? Я буду очень этому рад, да ты и сам хочешь. Это же невероятно интересно!