Три заповеди Люцифера - Александр Овчаренко

— Покупай! — быстро согласился Калмыков. — Если, конечно, в цене сойдёмся.

— О чём речь! — обрадовался сын гор. — Деньги тьфу! Бумага! Твой машина — вещь! За такого «коня» последний рубль отдать не жалко! Назови свою цену.

В цене они сошлись быстро — кавказец не торговался. К тому же цена, которую озвучил Калмыков, была раза в три меньше истинной стоимости автомобиля.

— Только у меня на автомобиль никаких документов нет, — признался Калмыков, ожидая со стороны покупателя бурю негодования, но любитель дорогих авто только улыбнулся и развёл руками.

— Э-э! Слушай, дарагой! Я у тебя о документах спрашивал? Нэт? Тогда зачем мне твои бумажки! У меня завтра другие номера будут, и документы такие, какие захочу! Держи деньги и давай ключи!

Кавказец, которого соплеменники называли Таймуразом, расплатился тут же наличными и без обмана. Видимо, у гостя столицы денег было столько, что он уже ими пресытился.

Климент Михайлович с трудом рассовал тугие пачки банкнот по карманам, поднял воротник пальто, и, сутулясь, торопливо покинул территорию авторынка.

За воротами рынка смешавшись с толпой прохожих, он прошёл пешком целую остановку и лишь потом сел в первый попавшийся автобус. Проехав пять остановок, Калмыков пересел на другой автобус, который шёл в противоположном направлении.

— Домой нельзя, — здраво рассуждал он, глядя в замёрзшее окно. — На даче, как и дома, меня уже ждут. Куда на старости лет податься? — задался он вопросом. Страха не было, как не было и сожаления о том, что ввязался в аферу по «зачистке» исполнителя. — Глупо о чём-то жалеть! — сказал он сам себе. — Надо устраивать жизнь дальше. Жаль, конечно, что не побеспокоился раньше о загранпаспорте на чужое имя! Думал, жизнь прожита, и никаких выкрутасов в будущем не предвидится. Теперь вижу, что ошибался, финал явно обещает быть бурным!

Он доехал до конечной остановки и вышел из автобуса. Холодный ветер дул в спину и Калмыков обречённо побрёл с немногочисленными пассажирами, вышедшими на этой же остановке, в сторону жилого посёлка.

В посёлке он поинтересовался у первой попавшейся жительницы, есть ли хозяева, которые сдадут на время комнату.

— Как нет? Конечно, есть! — радостно сообщила словоохотливая толстушка. — Вот хотя бы у Емельяновны. У неё год назад муж помер, комната пустует, а сын у неё шофёр-дальнобойщик, значит! Тоже почти дома не бывает. Да мне как раз по пути, пойдёмте, я Вас провожу.

Дом, где проживала Емельяновна, был добротный — из тщательно подобранного кругляка. На мир пятистенок весело смотрел одетыми в узорчатые ставни окнами, из которых лился уютный жёлтый свет. Комната, в которой Емельяновна поселила жильца, оказалась чисто убранной и просторной. Хозяйка ничуть не удивилась, что жилец снял комнату не в сезон отпусков, а поздней осенью.

— Столоваться у меня будете или в местной столовке питаться изволите? — поинтересовалась напоследок Емельяновна.

— Лучше у Вас, чем в столовой, — согласился Калмыков и протянул женщине дополнительно несколько крупных купюр. — Надеюсь, этого хватит?

— Вам с водочкой или без? — уточнила Емельяновна, слегка опешив от полученной суммы.

— Нет, без всякого спиртного, — замахал руками жилец. — Лишь бы продукты были свежими и вкусно приготовленными.

— Ну, за этим дело не станет, — весело заверила его хозяйка. — Будете довольны!

Через три дня, поздно ночью в дверь громко постучали, и хозяйка, открыв дверной засов, радостно запричитала и засуетилась.

Утром Климент Михайлович узнал, что из рейса вернулся сын Емельяновны, Санька. Коротко стриженый и пропахший соляркой Санька был под два метра ростом, и руки его, с намертво въевшимися в кожу следами солидола и машинного масла, напоминали две заржавевшие сапёрные лопатки.

— Жилец? — насторожённо глядя на Калмыкова, поинтересовался Санька, когда они утром встретились за столом.

— Жилец, — заверила его мать. — Познакомься.

Санька молча протянул широкую, как лопата, ладонь и по-доброму улыбнулся.

— Может, по рюмочке за знакомство? — предложил дальнобойщик.

— Да не пьёт он! — упредив Калмыкова, ответила Емельяновна.

— Ну, тогда и я не буду, — вздохнул Санька, которому после рейса очень хотелось расслабиться. — Пить в одиночку — последнее дело.

— Он у меня положительный! — похвасталась сыном женщина. — Всё в дом, копеечку бережёт! Работящий! Вот отдохнёт денёк-другой и снова в рейс на неделю. Куда на этот раз, Саня?

— На Украину, — солидно ответил детина. — Какой-то важный груз повезу. Все ящики пломбами обвешаны, а что за груз — не говорят.

«Это судьба», — подумал Калмыков и сделал большой глоток остывшего чая.

Вечером этого же дня Калмыков дождался, когда Емельяновна ушла к соседям играть в лото, достал купленную накануне бутылку «Абсолюта» и зашёл в комнату, где дремал Санька.

Первые двадцать минут они пили молча, с хрустом закусывая огурцами домашней засолки и розоватыми ломтями сала, которые Санька щедро напластал своей сильной рукой. После того, как алкоголь всосался в кровь и у дальнобойщика заблестели глаза, Климент налил ещё по стопке и произнёс короткий тост: «За настоящих мужиков! За тебя, Саня»! Санька кивнул в знак благодарности, и лихо опрокинул в себя содержимое стопки.

— Понравился ты мне, Михалыч! — с чувством произнёс он и аппетитно захрустел огурцом. — Сразу видно, что ты человек серьёзный, обстоятельный. Одного не пойму, чего тебя в нашу глушь занесло?

— Книгу я, Саня, пишу. — озвучил заранее подготовленный ответ Калмыков. — Вот, материал собираю.

— Книга — это хорошо, — авторитетно заявил Санька, который всем литературным изыскам предпочитал «Правила дорожного движения» и «Пособие по ремонту большегрузных автомобилей».

— Конечно, хорошо, — легко согласился лжеписатель. — Вот только, боюсь, без твоей помощи у меня ничего не получиться.

— Это как понимать? — удивился польщённый в глубине души Санька.

— А вот так и понимай! Чего я тут вижу? Одни заборы да огороды, а писатель должен знать жизнь во всех её проявлениях. Вот ты мне и помоги: возьми меня с собой в рейс!

— Тебя? В рейс? — поперхнулся закуской Санька.

— Меня! — уже без всякого заискивания произнёс Калмыков. — И не просто в рейс, а до самой Украины! — и, пресекая дальнейшие вопросы, вынул из кармана пачку долларов в банковской упаковке и небрежно бросил на стол.

— Это тебе командировочные, — пояснил он ошалевшему Саньке. — Напарнику скажешь, что я твой родственник, и деньгами с ним поделись, не жадничай!

— Ну, давай ещё по рюмочке, чтобы дорожка наша была гладкой, и на боковую, — предложил жилец, приняв Санькино молчание за согласие.

Когда поздно вечером Емельяновна вернулась домой, в доме все уже спали, и лишь на кухне подозрительно пахло водкой.