Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

этим человеком, но он сумел ее рассмешить, а ей последнее время нечасто доводилось смеяться, поэтому она сказала:

— Я еще ненадолго задержусь; тут такая хорошая и бодрая атмосфера!

Когда Фил ушел, Дик Рэгленд предложил заказать «фин шампань».

— Я слышала, у вас ужасная репутация? — внезапно спросила Джулия.

— Жуткая! Меня уже никуда не приглашают. Хотите, я сейчас приклею усы для конспирации?

— Как странно… — продолжила она. — Разве вы не понимаете, что сами лишаете себя поддержки? Да будет вам известно, что Фил, прежде чем вас представить, счел необходимым предупредить меня о вашей репутации! И я вполне могла бы попросить вас мне не представляться!

— А почему же не попросили?

— Мне показалось, что вы такой красивый, и все это очень грустно…

Его лицо не изменилось; Джулия поняла, что он столь часто слышал это замечание, что оно его уже нисколько не трогало.

— Но это, конечно, не мое дело! — торопливо добавила она.

Она не сознавала, что его статус «изгоя» лишь добавлял ему привлекательности в ее глазах, и не потому, что ей импонировал беспутный образ жизни — она никогда не видела этого своими глазами, и для нее это было просто абстракцией, — а потому, что в результате этой жизни он оказался в одиночестве. Некий атавизм характера заставил ее устремиться к появившемуся в племени чужаку — существу из мира, где жили иначе, сулившему нечто непознанное, обещавшему приключения.

— Вам я, пожалуй, могу сказать: я собираюсь навсегда бросить пить пятого июня, когда мне исполнится двадцать восемь лет, — вдруг произнес он. — Пьянство мне больше не приносит радости. Очевидно, я — один из тех, кому пить противопоказано!

— Вы уверены, что сможете бросить?

— Я всегда выполняю свои обещания. Я хочу вернуться в Нью-Йорк и устроиться на работу.

— Вы даже представить себе не можете, как я рада. Сама удивляюсь! — вырвалось у нее, но она решила: ничего страшного.

— Еще «фин шампань»? — предложил Дик. — И радости прибавится!

— Вы так и будете продолжать до самого дня рождения?

— Скорее всего. А в мой день рождения я буду плыть по океану на «Олимпике».

— Я тоже на нем плыву! — воскликнула она.

— Вот тогда и увидите мгновенное превращение; я выступлю с этим номером на корабельном концерте!

Стали убирать столики. Джулия знала, что ей пора идти, но разве могла она оставить его сидеть в одиночестве, наедине с грустью, прятавшейся за его улыбкой? Она решила, что должна проявить участие и поддержать в нем решимость.

— Расскажите мне, почему вы пьете? Видимо, есть какая-то причина — может, вы и сами не знаете?

— Как же! Я отлично знаю, с чего все началось!

За рассказом миновал еще час. В семнадцать лет он отправился на войну, а когда вернулся, то жизнь принстонского студента в черной шапочке показалась ему пресной. Он перешел в «Бостонский технический», затем уехал за границу и поступил в «Школу изящных искусств»; там все и началось.

— Когда у меня появились деньги, я обнаружил: выпив, я раскрепощаюсь, как ирландец, и у меня появляется способность нравиться людям; вот это и вскружило мне голову. Я стал больше пить, чтобы поддерживать эффект, чтобы все считали меня отличным парнем. Я много раз попадал в истории, поссорился с большинством своих друзей, затем связался с одной безумной компанией, и какое-то время с ними гулял, как ирландец. Но я был склонен считать себя выше их, и стал иногда задумываться — а что я, собственно, делаю с этими людьми? Им это не очень-то нравилось. А когда такси, в котором я ехал, сбило человека, меня арестовали. Я был ни при чем, все дело было во взятке, но этот случай попал в газеты, и когда меня освободили, все продолжали думать, что того человека сбил я. Так что за последние пять лет моя репутация стала такой, что матушки с дочками стараются побыстрее съехать из гостиницы, если вдруг в ней останавливаюсь я!

Недалеко от них засуетился беспокойный официант, и она взглянула на часы.

— Боже мой, ведь Фил уезжает в пять! Мы весь день тут просидели!

Они поспешно отправились на вокзал Сен-Лазар, и он спросил:

— Вы позволите мне увидеться с вами еще раз? Или лучше не надо?

В ответ она посмотрела на него таким же долгим взглядом. Не было заметно никаких следов беспорядочной жизни: лицо было румяное, спина прямая.

— Не бойтесь. До завтрака я всегда в полном порядке! — прибавил он, словно больной.

— А я и не боюсь! — рассмеялась она. — Давайте позавтракаем послезавтра.

Они торопливо взбежали по лестнице в здание вокзала Сен-Лазар, но поезд «Золотая стрела» тронулся прямо у них на глазах и отправился к Ла-Маншу. Джулия исполнилась раскаяния: ведь Фил проделал столь долгий путь…

В качестве искупления она отправилась к себе — она жила в квартире с теткой — и села писать Филу письмо, но ей мешали мысли о Дике Рэгленде. К утру впечатление, которое он на нее произвел, несколько сгладилось, и она решила ему написать, что не сможет с ним увидеться. Но это был такой пустяк, и к тому же она сама была бы не против… Так до половины первого назначенного дня она его и прождала.

Тетке Джулия ничего не сказала, потому что та завтракала с друзьями и могла случайно упомянуть его имя за столом; ей впервые приходилось встречаться с мужчиной, чье имя нельзя было даже упоминать! Он опаздывал, и она ждала его в холле, прислушиваясь к эху беседы, доносившейся из столовой. Услышав в час дня звонок, она открыла дверь.

За дверью стоял мужчина, которого, как ей показалось, она никогда раньше не видела. У него было мертвенно-бледное, плохо выбритое лицо, на макушке торчала помятая мягкая шляпа, воротничок сорочки был несвеж, галстука видно не было — торчал только его кусок, обмотанный вокруг шеи. Но в тот момент, когда она все же признала в этой фигуре Дика Рэгленда, она заметила, что изменилось кое-что еще, полностью затмив все остальное: у него было совершенно иное выражение лица! Это было не лицо, а сплошная презрительная усмешка: остекленевшие глаза почти закрывались, из-под губ с обвисшими уголками торчали зубы, подбородок дрожал, словно бутафорский, из которого вытек парафин; это лицо одновременно и выражало, и вызывало отвращение.

— Приве-е-е-т… — пробормотал он.

На мгновение она от него отшатнулась; затем, услышав, что в столовой вдруг воцарилась тишина — все затихли, потому что из холла до них не донеслось ни звука, — она вытолкнула его за порог, шагнула вслед за ним на лестницу и закрыла дверь.

— Ах-х-х! —