Край навылет - Томас Пинчон

– Там пока рекламная пауза, они дошли до съемок «Потерянных выходных» (1945), в эпизоде там славно Уоллес Шон в роли Билли Уайлдера, но слушай, ты на эти съемки не забивай, ладно? там очень приятные места, тебе может понравиться… Может, как-нибудь летом у нас получится…

– Они хотят, чтоб я этот диск уничтожила, Хорст, поэтому, если не возражаешь…

– Я ничего не видел, глух и нем, эй, а это ж тот парнишка Эрик, а.

В голосе его может звучать какая-то зависть, но на сей раз никакого муженькового нытья. Она украдкой бросает взгляд на его лицо и перехватывает, с каким томлением он смотрит на ненастные горы, как изгнанник, его желанье так вопиюще, снова шлепать сквозь метели и непреклонный ветер, сольно по дальним северным хайвеям. Как ей вообще привыкнуть к такой вот зимней ностальгии?

– По-моему, твою картинку вернули, 18-колесник. Ищешь себе образец для подражания, могло быть и хуже, чем Рей Милленд, может, тебе конспектировать имеет смысл?

– Ага, сам всегда больше предпочитал «Тварь с двумя головами» (1972).

Максин возобновляет диск. Фура снова движется. Разворачиваются серые непророческие мили. Немного погодя Эрик грит:

– Это не гражданская война, кстати, если вам интересно. О чем мы в последний раз говорили. Даже не Форт Самтер. Просто покатались чутка по автострадам, вот и все. Пока только фаза разработки, самый край навылет. Мы сейчас можем двинуть куда угодно, Алберта, Северо-западные территории, Аляска, посмотрим, докуда доведет. Простите, что больше мейлов нет, но мы все теперь в такой глуби, куда вы, может, и не захотите уже тащить свой семейный компьютер. Несоответствующий контент плюс система рушится так, как вам очень не понравится. Отсюда и впредь, контакт неизбежно будет как бы спорадический. Может, как-нибудь… – Картинка темнеет. Она перематывает вперед, ища еще, но на этом, похоже, всё.

Иногда в подземке поезд, которым едет Максин, медленно обгоняется местным или экспрессом по другому пути, и во тьме тоннеля, пока окна второго поезда медленно проплывают мимо, одна за одной возникают освещенные панели, как череда предсказательных карт, которые сдают и подсовывают ей. Грамотей, Бездомный, Вор-Боец, Испуганная Женщина… Немного погодя Максин начала понимать, что лица, обрамленные этими панелями, – именно те из всех городских миллионов, на которые в сей час она должна обращать больше всего внимания, а особенно если они встречаются с нею взглядом и впрямь: они суть гонцы дня из того Загранья, что здесь вместо третьего мира, где дни один за другим собираются на конвейере в непрофсоюзных условиях. Каждый такой гонец несет с собой реквизит, потребный для создания образа: магазинные пакеты, книги, музыкальные инструменты прибыли сюда из тьмы, направляются во тьму снова, у них лишь минута на то, чтобы доставить сведения, нужные Максин. В какой-то момент, естественно, она задается вопросом, не играет ли и она для какого-то лица, глядящего на нее в ответ из окна напротив, ту же роль.

Однажды в экспрессе направлением в центр с 72-й местному случается покинуть станцию одновременно, и там, где рельсы в конце платформы стягиваются ближе, случается медленный наезд на одно конкретное окно другого поезда, одно лицо в этом окне, слишком явно предназначенное привлечь внимание Максин. Она рослая, смугло экзотичная, хорошая осанка, с сумкой через плечо, на которую она сейчас кратко отстегивает взгляд от Максин, только чтоб сунуть внутрь руку и вытянуть оттуда конверт, и его она подносит к окну, затем дергает головой в направлении следующей экспресс-остановки, коя будет 42-й. Поезд Максин меж тем набирает скорость и медленно проносит ее мимо.

Если это карта таро с именем, то имя – Нежеланный Вестник.

Максин сходит на Таймс-сквер и ждет под пролетом лестницы к выходу. Подкатывает, шипя, местный, женщина приближается. Безмолвно Максин направляют по длинному переходному тоннелю, который ведет к Порту Управления, где на кафельных стенах вывешивают последние известия о фильмах, выходящих на экран, музыкальных альбомах, игрушках для яппов, моде, обо всем, что тебе нужно для того, чтобы стать умудренным городским всезнайкой, вывешивается на стенах этого тоннеля. Максин приходит на ум, что если преисподняя – это автобусная станция в Нью-Йорке, так у нее выглядело бы «ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК»[138].

Конверту не надо приближаться к ее шнифу ближе чем на полтора фута – вот он уже, безошибочный аромат сожаления, просчета, непродуктивной скорби: мужской одеколон «9:30». Максин охватывает озноб. Из могилы снова, спотыкаясь, выбрел Ник Виндуст, голодный, неутолимый, и она сомневается, что б ни было в этом конверте, нужно ли ей это видеть.

Снаружи на нем написано:

Вот деньги, что я вам должен. Простите, что не серьги.

Adios[139].

Полуяростно глядя на конверт, рассчитывая лишь на призрачный очерк той пачки, что раньше там была, Максин с удивлением обнаруживает внутри полную сумму, двадцатками. Плюс некий скромный навар, что на него не похоже. Не было похоже. Поскольку это Нью-Йорк, сколько может быть объяснений, почему с нею не сбежали? Вероятно, тут все дело в гонце…

Ой. Видя, как глаза женщины начинают сужаться, довольно для того, чтоб это заметить, Максин принимает субъективное решение.

– Сьомара?

Улыбка женщины, в этом ярком шумном потоке городского безразличия, является, как пиво за счет того заведения, где тебя никто не знает.

– Не нужно мне рассказывать, как вы смогли на меня выйти.

– О. Они знают, как искать людей.

Сьомара все утро провела в Колумбии, вела какой-то семинар по проблемам Центральной Америки. Что объясняет, возможно, как она оказалась на местном, только мало что еще. Всегда есть истории мирской резервной поддержки, какое-нибудь устройство связи в сумке у Сьомары, пока не попавшее на рынок за пределами разведывательного сообщества… но в то же время не стыдно прибегнуть и к магическому объяснению, поэтому Максин не прессует.

– И сейчас вы едете…

– Ну, вообще-то к Бруклинскому мосту. Знаете, как нам до него отсюда добраться?

– Челноком до Лекса, оттуда Номером 6, что это у нас с «нами», – также хочется знать Максин.

– Приезжая в Нью-Йорк, я всякий раз люблю пройтись по Бруклинскому мосту. Если у вас есть время, я подумала, вы б тоже могли.

Включаются установки еврейской мамочки по умолчанию.

– Вы завтракаете?

– «Венгерская кондитерская».

– Значит, доберемся до Бруклина, поедим опять.

Максин не может сказать, чего она, должно быть, ожидала – кос, серебряной ювелирки, длинных юбок, босых ног – ну а тут, сюрприз: лощеная международная красавица в деловом костюме восьмидесятых, но это не безмозглые какие-то обноски, он у́же в плечах, в точности как им полагается, жакет длиннее, туфли серьезные. Идеальный макияж. Максин же выглядит так, будто машину мыла.