Дата Туташхиа - Маечабук Ираклиевич Амирэджиби

Искандер-эфенди Юнус-оглы был секретарем и кассиром Хаджи-Сеида. Он владел почти всеми языками, необходимыми для ведения коммерческих дел в Азии. По восточным меркам был отлично образован. Этот отуреченный грузин, кроме Оттоманской империи, служил еще в Персии, Афганистане, Египте, в Москве и Петербурге, и всегда в должности секретаря, переводчика, советчика при крупных негоциантах. Без роду и племени, в свои шестьдесят лет был одинок и питал нежную склонность к проституткам самого дешевого разбора. В мечеть не ходил, совсем не пил, а свободное время убивал в чайных, погрузившись в размышления. Никаких других стоящих сведений у нас о нем не было.

Мадемуазель Жаннет де Ламье, приближающаяся к тридцатипятилетнему возрасту, была француженкой по происхождению, весьма привлекательной и пикантной, флер романтических любовных приключений окутывал ее имя. Ей принадлежал тифлисский магазин дамского белья французской фирмы, и дамы тифлисского света предпочитали одеваться у нее, ибо у мадемуазель де Ламье можно было узнать о новостях парижской моды раньше всего. Наша заграничная агентура выяснила, что родилась она в семье разорившегося дворянина, ставшего бродячим циркачом. До семнадцати лет кочевала вместе с родительским цирком, потом танцевала в варьете, была белошвейкой, и так продолжалось до двадцати семи лет, когда след ее вдруг утерялся на целых четыре года, пока, наконец, в возрасте уже тридцати лет, она не объявилась в Тифлисе в качестве владелицы крупного магазина.

Все эти сведения, разумеется, как-то приближали Зарандиа к истине, однако сам он не считал, что у него в кармане — ключ к раскрытию преступления. Что же касается меня, то было бы странно, если б я не предполагал, что с равным основанием можно было выбрать шесть других досье, которые столь же доказательно свидетельствовали о преступлении, сколь и те, на которых остановил свое внимание Зарандиа. Словом, я не склонен был разделять его оптимизма. Ни один из моих подчиненных не мог получить права на дальнейшие действия, если я сомневался в целесообразности операции. Исключением был лишь Мушни Зарандиа. Ведь в конце концов, в который уже раз подумал я, главное — его отношение к делу, а результат получится сам собой. Как всегда, так и в этот раз его отношение к делу было исполнено ума и добросовестности — можно ли в таком случае лишать его права на предприимчивость? И я махнул рукой — пусть делает, как знает.

БЕКАР ДЖЕЙРАНАШВИЛИ

Мы вскинули косы на плечо, пустили вперед Дастуридзе и тронулись по дороге в Цхрамуха. Вечерело. Дом управляющего князя Амилахвари был неказист: наверху две комнатенки с галереей, внизу — марани и не знаю еще что. Зато фруктовый сад — дай бог!

На цепи сидел пес, ростом с бычка, уши обрезаны, ошейник унизан какими-то бляхами. Такой он поднял лай — я думал, уши лопнут. Дверь марани была открыта. Выходит Шалибашвили, коренастый, плотный мужик. Не помедлив и секунды, даже, не взглянув на нас хорошенько, он проследовал по дорожке и распахнул калитку, приглашая войти.:

— Добрый вечер, Нико!

— Пошли вам бог мира и здоровья! Входите-входите, чего стоять?

— Погоди, Нико… Послушай, что я скажу, — завел было Дастуридзе, но Шалибашвили его перебил:

— После, после… Входите, прошу вас! Да входите же!

Хозяин повел нас к дому.

— Этой стороны держитесь, сюда, вот так, сюда! Злющий пес, не приведи господь… Шатаешься по чужим имениям, так собственный пес волком стал. И на меня бросается, проклятущий… сюда, сюда! Ну, здесь ему нас не достать. Пожалуйте в дом. Так, так…

Мы вошли в марани.

— Мир и достаток дому сему, — благословил Дата на своем мегрельском наречии. Пожелали добра хозяину и мы.

— И вам дай бог здоровья, — ответил он. — Ты вот сюда садись. Вы — сюда. Садитесь, садитесь… Хозяйка! Гости у пас… Слышишь ты меня? — крикнул onJ кому-то наверху и, вернувшись в марани, продолжал чуть слышно, так что не только хозяйка, мы сами едва разбирали:

— Нс забудь тушинского сыру и балыку. Вчерашнюю говядину так и неси холодную, мы здесь сами ее нарежем… Я же говорил тебе — испеки! Так тебе и надо — пеняй теперь на себя! Стой и подогревай вчерашние лаваши, не вздумай принести неподогретые, — получишь у меня. Вот плюну сейчас и, пока высохнет, — ты должна быть здесь… — Шалибашвили и правда плюнул и, повернувшись ко мне, сказал громко, почти на крике:

— Похоже, ты мастак вскрывать квеври, — и обернулся к Дате:

— Подойди-ка сюда…

Дата поднялся и подошел к нему.

— Вот тебе двугривенный… Держи, держи… Теперь загадай на два этих квеври и подбрось. Какой стороной упадет, тот квеври и откроешь! Бросай, чего тянешь!

Дата загадал и подбросил монету.

— На эту выпало, на этот квеври!.. — Шалибашвили захлопал в ладоши, рад был — дальше некуда. Чуть в пляс не пустился.

— Иди, снимай крышку, — закричал он мне, — иди, иди… Вино, что надо, лучшего не найдете!

Я открывал квеври, Дата глядел, дивясь, на Шалибашвили, а Шалибашвили радовался от всей, видно, души:

— Вот сеятель идет, бросает семя и приговаривает: это птицам небесным, это — вдовам сирым, это — гостю… Так ведь? Вот и я… И я так же. Три квеври припас — для гостей. Видит бог, не вру! Да что за недобрый год выдался? Куда все гости подевались? Нет и нет никого!..

Вошла хозяйка. На подносе у нее — все, что прошептал Шалибашвили… ей-богу, не вру! Мы с Датой встали и поклонились хозяйке. Дастуридзе и ухом не повел, пока я под тихую не двинул его легонько. Ну, и хороша ж была женщина! И ладную, и статную послал ему господь жену! Такая она вся из себя… такая… Я грешным делом подумал: у этого сукина сына такая дома красавица, а он еще к любовнице шастает. Но куда человеку от себя деться? Все ему мало, всего не хватает.

А Шалибашвили нес и нес, рта не закрывая:

— Вы-то меня кликнули, а я сидел и думал: видно, бог на меня прогневался, дурная это примета — стоят квеври нетронутыми. Тут слышу — зовут: Нико, Нико! Пошли вам бог всех благ, а божьей милости поклон, что вас сюда послала, ну, в самое время, бальзам от тоски и душевной хвори, право… Коста, дай-ка сюда эти роги! Вон там они, там… Воды туда не капни! Вином, вином ополоснем… Чтобы вином ополоснуть, нужна мужская рука, женщина здесь не помощник, сам и ополосни… давай налью… У-у-х! Хорошо! Этот — тебе, этот — тебе, этот — тебе. А этот — мне…