Что там, за дверью? - Павел Амнуэль

Минуту назад царапины не было, Себастьян мог в этом поклясться.

* * *

Форестер позвонил, когда поезд отошел от перрона в Олбани.

— Вы в порядке, Себастьян? — спросил физик. — Я, наверно, обрушил на вас слишком много информации. Когда вы будете у меня?

— Вряд ли мы у вас будем, — сказал Себастьян, прикрывая телефон ладонью, чтобы не слышала Памела.

В нескольких словах он пересказал случившееся и услышал прерывистый вздох Форестера.

— Плохо, — сказал Дин. — Найти вас — пара пустяков, если эти дамы заявят в полицию, а они так и сделают, можно не сомневаться. У вас последняя модель «Самсунга», верно? Значит, ваше местоположение определяется с точностью до сотни метров, вы об этом знаете?

— Черт, — сказал Себастьян. — Я выброшу телефон, когда мы закончим разговор.

— У вашей жены такая же модель?

— Я выброшу и ее аппарат.

— Как мы будем держать связь?

— В Фениксе я куплю новые телефоны.

— О'кей, — одобрил Форестер.

— У Элен на плече несколько минут назад появилась царапина, будто от когтя, — сообщил Себастьян. — И еще одна царапина на ноге, но я не знаю, когда она появилась — вчера, во всяком случае, ее не было. Памела считает, что это происходит, когда девочка спит…

— Не обязательно, — сказал физик. — Я не обнаружил никакой значимой корреляции… Послушайте, Себастьян, не знаю, куда вы направляетесь, и не собираюсь спрашивать, но подумайте: может, приедете ко мне в Нью-Йорк? В большом городе спрятаться проще, чем где бы то ни было. И я бы хотел поработать с Элен, вы понимаете, как это важно…

— Спасибо, Дин, — с чувством произнес Себастьян, — но вы наверняка будете одним из тех, к кому придут из полиции: найдут Фиону, а потом вас.

— Наверно… — Форестер помедлил. — Может, вы правы, Себастьян, а может, и нет. За Фиону ручаюсь — она ничего не скажет, у нее есть основание: врачебная тайна. Подумайте.

— Я подумаю, — сказал Себастьян и отключил связь.

Оба телефона он выбросил в приоткрытое окно туалетной комнаты.

* * *

Памела и Элен все еще спали, когда поезд подошел к перрону Фултонвилла. Памела потянулась и пробормотала, с трудом разлепив глаза:

— Где мы?

— Фултонвилл, — сообщил Себастьян. — Ты знаешь, я выбросил оба наших мобильника, потому что…

— Правильно! — кивнула Памела. — Я хотела тебе об этом сказать… Мне приснилось, будто в разных своих жизнях Элен…

— Это не разные жизни, — перебил Себастьян. — Это Элен… Она одна, понимаешь, но в разных мирах живет по-разному. Впрочем, — добавил он, — может, я все-таки чего-то не понял. Форестер предложил, чтобы мы поехали к нему, в Нью-Йорке, там, мол, спрятаться легче…

— Глупости! — решительно отозвалась Памела. — Он хочет заниматься своей наукой, вот что. Сделать из нашей девочки подопытную…

— Скажи, Пам, — осторожно проговорил Себастьян. — Мы ведь тоже хотим знать, что происходит с Элен. Как жить дальше, если мы не будем этого знать?

— А как мы жили раньше? Может, так было всегда, а мы не замечали или не обращали внимания? Может, так происходит со всеми нами? Кто-нибудь фотографировал тебя со скоростью шестьдесят тысяч кадров в секунду? Нет? И меня тоже. И никого. Может, мы все такие? Может, каждый из нас живет в разных мирах и где-то мы с тобой совсем иные? Может, где-то мы уже старые и помним все, что с нами произошло, и эту историю помним тоже…

— Вряд ли, — не очень уверенно сказал Себастьян. — Как бы то ни было, я хочу разобраться, кто и где бьет нашу девочку. Ты об этом подумала? Ведь кто-то ее бьет, причем регулярно и жестоко.

Памела еще крепче прижала к себе Элен, девочка проснулась, и когда глаза ее начали раскрываться, когда тело было еще расслаблено, а сознание пробивалось в реальность сквозь толпу подсознательных образов, что-то почудилось Себастьяну на короткое мгновение, будто действительно проявился двадцать пятый кадр кинофильма, возник и исчез, он не мог бы сказать, было ли это на самом деле — скорее всего, ничего и не было, Элен открыла глаза и потянулась, улыбнулась Памеле, а потом перевела — взгляд на Себастьяна и ему улыбнулась тоже, а он улыбнулся в ответ, но все равно не мог забыть тот кадр, что мелькнул и сгинул.

— Что с тобой? — с беспокойством спросила Памела. — Ты увидел привидение?

— Нет, ничего, — Себастьян провел ладонью по лицу. — На следующей станции нам выходить. В Сиракузах пересадка на Феникс.

Памела затеребила девочку, причесала, повела в туалет умыться, а Себастьян, оставшись в купе один, смотрел в окно, как в плохое зеркало, и видел не проплывавшие мимо фермы, не собственное бледное отражение в стекле, перед его глазами стоял кадр, вырезанный из неизвестного фильма, картина, которую он никогда не забудет: на короткое мгновение Элен представилась ему старухой лет восьмидесяти. Старуха была вредной, злопамятной, никого не любила, кроме себя, почему-то Себастьян был в этом абсолютно уверен, он запомнил не столько внешность бабушки, сколько ее внутреннюю суть, которую и видеть не мог, он знал, что эта бабуля — божий одуванчик издевается над собственными внуками, но вряд ли сумел бы сказать, как уложены ее седые волосы и в какое платье она была одета, да и было ли на ней вообще платье — может, какое-то подобие балахона, но и этого он не помнил тоже, но уверен был, что древняя эта старуха была его любимой дочерью Элен — в каком-то из ее миров, в какое-то мгновение ее жизни, в каких-то обстоятельствах, позволивших мирам соединиться и разойтись вновь.

Себастьян помассировал себе виски, сказал «Всё, не надо об этом думать» и открыл дорожную сумку, в которой лежал пакет с едой: он и сам проголодался, наверняка Элен с Памелой тоже голодны, а идти в вагон-ресторан не хотелось, и вообще выходить из купе следовало как можно реже.

Элен пришла после умывания бодрая, а Памела выглядела так, будто не спала несколько ночей.

— Там, — сказала она, — по коридору ходит человек, на вид типичный полицейский, правда, не в форме.

— Он заглядывает в купе? — забеспокоился Себастьян.

— Если дверь открыта, то да, и что-то спрашивает. В закрытые купе не суется.

В дверь постучали.

— Я поговорю с ним, — бросил Себастьян и, выйдя в коридор, быстро закрыл за собой дверь.

Мужчине было на вид лет сорок, одет он был в хороший костюм долларов за двести, и галстук не из дешевых. На полицейского, что бы ни говорила Памела, не похож. Скорее, на бизнесмена с Уолл-стрит или на телеведущего, и это было бы самое ужасное на свете, если бы оказалось именно так.

— Слушаю вас, — вежливо сказал Себастьян.

— Мое имя Генри Лоумер, — представился мужчина. — А вы, если не ошибаюсь, Себастьян Флетчер?

— В чем дело? — не отвечая на вопрос, проговорил Себастьян.