Веселая жизнь, или Секс в СССР - Юрий Поляков

– За рецептом пирога с грибами. Помнишь, Нюрка на Новый год пекла?

– Помню.

– Наверное, гостей Нинка ждет. Смотри, уведут жену! Как, кстати, там твоя актриса, освоил?

– Ага.

– Ну и как?

– Голливуд! Такого со мной еще никогда не было!

– Говорят, они вообще без комплексов. Но ты только не вздумай к ней уйти!

– Это почему?

– Публичные женщины. Намучаешься.

– А ты-то почем знаешь? У тебя же актрис не было.

– У меня была гримерша из ТЮЗа, но она мне такого понарассказывала… Слушай, Жорыч, а ты Олега Битова, который в Венеции пропал, знаешь?

– Видел пару раз в «Литературке».

– Мог он сбежать?

– Мог. В клетчатых пиджаках все время ходит.

– Ну ладно, мне пора. – Жека глянул на часы и полез в сумку. – Вот – тебе от нашего коллектива!

– Что это?

– Календарь твоих биоритмов до двухтысячного года.

– Как это?

– А вот так: вводят в машину пол, год и день рождения человека, а потом рассчитывают биоритмы по специальной программе с учетом гороскопа, вращения Земли, геомагнитных колебаний и разной другой хрени. Смотри! – Мой друг развернул длинную гармошчатую распечатку. – В каждой строке дата и четыре показателя: интеллектуальное, эмоциональное, физическое и сексуальное состояния. Три энергетических уровня условно обозначаются так: минус, ноль или плюс. Если четыре минуса, из дома лучше не выходить, можно и дуба дать. А когда четыре плюса – это вершина! В такой день все получается, в том числе и дети. Но обычно фифти-фифти: два плюса и два минуса…

– Откуда же такая роскошь?

– Один наш умелец лудит. Мы ему для этого машинное время специально экономим. Уникальная программа! Вообще-то за свой БЭК он с людей четвертак берет. Но тебе бесплатно – из уважения!

– Спасибо… – Я полистал БЭК.

– Жорыч, чуть не забыл: у Клары Васильевны кабачок сперли.

– Как сперли? Она же все время в дозоре. А кто?

– Непонятно. Пошла в магазин, на стреме оставила мужа, а он к телевизору отбежал: там «Футбольное обозрение» повторяли. Вернулся через пять минут – овоща нет. У мужика гипертонический криз. Он же Клару боится – жуткое дело. Еле откачали…

– Когда это случилось? – осторожно уточнил я.

– В понедельник.

– Точнее?

– В районе обеда.

– Вот оно как…

– За такие вещи морду бить надо! – сурово проговорил мой друг.

– Согласен, и у меня есть такое ощущение, что вор уже наказан, причем сурово.

– Ты телепат, что ли?

– Отчасти.

– В восемьдесят пятом кто станет чемпионом мира по хоккею?

– Снова мы.

– Доживем – проверим. Ладно, я побежал… Возвращайся, Жорыч! Полки твои прибьем. Ну, хватит дурить-то! – Он махнул рукой и скрылся за мутными стеклянными дверями.

Я ошибся. В 1985 году в Праге «золото» взяли чехословаки, «серебро» – канадцы, а нам досталась «бронза». Ипатов развелся лет через десять, в начале 1990-х. Он внезапно и без памяти влюбился. Дело было так: сослуживец отмечал юбилей жены, и та потребовала, чтобы для ее одинокой подруги был непременно приглашен кавалер, желательно холостой. Озадаченный муж позвал Жеку, который в известной степени был свободен, так как в очередной раз собрался разводиться с Нюркой. За столом Ипатова и подругу (назовем ее Милой) посадили рядышком. Мой друг, обычно разговорчивый, в тот день потерял дар речи, впал в сладкий столбняк и только боязливо косился на благородный профиль соседки, излучавшей заполярное равнодушие. На робкое предложение подлить вина она ответила холодным кивком. Я давно заметил: чем чувственней женщина, тем неприступней кажется она при первом знакомстве. Так бы у них, наверное, ничего и не вышло, но выручила юбилярша. Она переживала за подругу, изнывавшую от постельного одиночества, и отдала ей билеты на Таганку, подаренные кем-то из гостей, но при условии, что в театр Мила пойдет с Ипатовым. Когда во втором акте, выпив для храбрости в буфете коньяка, Жека в отчаянии положил руку на колено истосковавшейся дамы, его шарахнуло так, будто он потревожил высоковольтную линию. После спектакля домой мой друг не попал, он вообще исчез на несколько дней, которые провел в постели с женщиной своей мечты. Вскоре Жека перебрался к ней. Ипатову было за сорок, но с Милой он переживал нечто невообразимое. Иногда он звонил мне со службы и, понизив голос (наверное, еще и прикрыв трубку ладонью), спрашивал:

– Старик, ты знаешь, когда я сегодня уснул?

– Когда?

– В шесть утра.

– Не спалось? – Я делал вид, будто не понимаю, о чем речь.

– Еще как не спалось! Ты просто не представляешь, какая она! Мне иногда плакать хочется.

– Отчего?

– Оттого, что мы не встретились двадцать лет назад. Знаешь, мне теперь жизнь с Нюркой кажется ходячей летаргией. Ну, ничего, наверстаем! У нас каждая ночь как первая! Представляешь, я сегодня на работе храпака дал за компутером. Надо мной весь «ящик» ржал! Жорыч, это счастье!

Нюра к уходу мужа отнеслась спокойно, даже, по-моему, испытала облегчение оттого, что почетный парный караул, который они двадцать лет несли возле ошибки молодости, наконец устал и разошелся. Вскоре у нее появился сожитель. Лизка к тому времени выросла, став рослой, грудастой девицей с миловидными, но мелкими чертами лица. Жека ее обожал, баловал, окончил вместо нее, лентяйки, институт, хотя дочь была не без способностей, унаследовав от отца математический склад ума. Она удачно вышла замуж за толкового однокурсника, которому предложили работу в Штатах. Но в Америке Лизка сбежала от него к нищему пуэрториканцу и увлеклась игрой в покер по Интернету. Брошенный муж полетел в Москву, умолял Жеку повлиять на дочь, вернуть ее в семью, но та уродилась настырной в мать. Отказывая себе во всем, мой друг постоянно посылал Лизе деньги, а сам вместе с Милой и тещей ютился в «двушке-распашонке» на окраине Москвы. Когда Ипатов в очередной раз живописал мне бессонные ночи с криками экстаза, я не удержался и спросил:

– Теща-то не ругается?

– Ну что ты, Жорыч, для нее это – музыка! У Милочки столько лет никого не было, а ведь она создана для любви!

Беглая Лиза занялась бодибилдингом, накачала мускулатуру и устроилась инструктором в престижный фитнес-клуб, где познакомилась с коренным американцем из приличной семьи первопоселенцев, и снова вышла замуж. На свадьбу летала только Нюрка, а Жека лишь оплатил счета, самому на билет не хватило. Однако и в замужестве паршивка не бросила покер, наоборот, чтобы играть по-крупному, внесла залог 15 тысяч зелени, а деньги выпросила у мужа, наврав, будто отцу в Москве требуется срочная операция. «Американ бой» скрепя сердце пошел занимать у родителей, а это у них в Штатах так же неприлично, как у нас в России отнять у пьющего папы последнюю заначку, спрятанную для спасения гибнущего организма. Удивленные «пеарентсы» поиграли англо-саксонскими желваками, но, войдя в положение бедных русских родственников, выдали требуемую сумму. Так и прокатило бы, но однажды «хасбанд», починяя зависший Лизин компьютер, случайно проник в ее покерную тайну, включая страховочный вклад – 15 тысяч баксов. Он был настолько потрясен ложью своей вайфы, что, несмотря на безумную любовь, немедленно развелся. Впрочем, Лиза, успевшая к тому времени сделать себе грандиозную силиконовую грудь, получила по суду отступные и сошлась все с тем же пуэрториканцем.