Фея придёт под новый год - Ната Лакомка

— Какое несчастье! — всплеснула руками госпожа Бонита. — Конечно, за такое преступление вашего мужа следовало убить! Милочка, — она посмотрела на меня с презрением и жалостью, — в этом городе не найдется ни одной женщины, которая не была бы счастлива, если бы его величество обратил на неё внимание.

Я не удивилась, услышав подобное. Тот, кто тайком от детей есть пирожные в пост, кто распускает сплетни о невестке — такой человек не поймет, что плохого в том. Чтобы стать любовницей короля при живом муже.

— Но я не считаю это счастьем, госпожа Бонита. И мне странно слышать подобное от вас. Вы ведь такая благочестивая, такая набожная…

— Думайте обо мне что хотите, — воинственно прошипела она. — Но я никогда не ставила под угрозу жизни и благополучие своих племянников. А вы — такая добренькая, такая заботливая, приручили их и хотели сбежать тайком. Какое вам дело, что их отца почти разорили из-за вас, а когда обнаружится ваш побег, Тодо точно посадят в тюрьму. Имущество конфискуют, детей отправят по монастырям, но вам ведь нет до этого никакого дела! Вы ведь кормили их пастилой и пирожками! Вы же добрая!

Она всё-таки добилась своего — я заплакала, потому что думала, примерно, о том же.

Увидев мои слёзы, госпожа Бонита смягчилась.

— Не ревите, — сказала она, неловко похлопав меня по плечу. — Испугаете детей. Пойдёмте в вашу комнату. Умойтесь и перестаньте хлюпать носом!

Мы прошли в мою спальню, и пока я умывалась, сестра хозяина мрачно следила за мной, усевшись на сундук.

— Вам не надо ждать, когда вернётся Тодеу, — сказала она, когда я закончила умываться и сняла чепец, чтобы переплести растрепавшиеся косы. — Вы должны сейчас же пойти и сдаться властям.

— Но, сударыня!.. — воскликнула я.

— Вы ведь любите его. Моего глупого брата.

Эти слова обезоружили меня вернее, чем все угрозы Эдварда.

— Ведь любите? — настаивала Бонита. — По-настоящему?

— Да, — выдохнула я. — По-настоящему.

— Я вижу это, — она заметно успокоилась. — И он вас полюбил. Я не думала, что он способен на любовь после того, как жена поступила с ним так жестоко. Женщины всегда обманывают таких мужчин, как мой брат. Он слишком добр, слишком простодушен и благороден, несмотря на свою силу, на свой ум. Женщины глупы, они считают доброту и благородство признаками слабости.

— Не все, — тихо отозвалась я, стоя перед ней, как провинившаяся школьница перед строгим учителем.

— Большинство, — заявила она безоговорочно. — И вы такая же, как его первая жена, и как его первая любовь — эта гордячка, Хизер. Красивые крылышки, как у бабочки, а в голове — только она сама, её наряды, её домашний пёсик, совсем нет мозгов, и ни капли доброты в сердце.

— Я не желаю вам зла. И ему тоже. Если я пошла на обман, то ради спасения своей жизни, а не чтобы навредить вам.

— Не выдумывайте, — скривила она губы. — Вашей жизни ничего не угрожало. Вы купались в роскоши, за вами ухаживали вельможи и сам король. Сделайте правильный выбор — вернитесь туда, откуда пришли. Будете прекрасно жить дальше. Пусть и с нелюбимым мужем. Сколько женщин живут с нелюбимыми — и ничего, прекрасно себя чувствуют.

— Это не для меня, — покачала я головой. — Это гадко. Так гадко, что лучше умереть, чем…

— Ой, только не надо вот этих высокопарных слов, — сухо сказала она. — Покапризничаете, подергаете мужу нервы — и всё наладится. Он у вас, кстати, красавец. О таком муже мы бы все мечтали. А уж любовь короля — да вы совсем обезумели, если считаете ее гадкой. Заелись вы, милочка. Не нравятся муж и король — заведёте любовника, утешитесь.

— Вы говорите очень жестокие вещи. А ведь вы всегда утверждали, что стоите на страже добродетели.

— Да полноте, — отмахнулась она. — Я говорю правильные вещи. Ваш побег погубит нашу семью. Моего доверчивого братишку арестуют и посадят в тюрьму, имущество конфискуют. Дети будут отданы в сиротские приюты и навсегда разлучены, как отпрыски изменника. Вы этого хотите? А ведь могли бы помочь…

Она взглянула на меня искоса, и я похолодела, понимая, что сейчас услышу.

— Вы могли бы помочь нам всем, — безжалостно продолжала тетушка. — Вы могли бы спасти всех нас. А вам… вам и так ничего особенного не угрожает.

Когда она закончила говорить, я продолжала стоять молча, чувствуя, что уже умерла, хотя сердце мое ещё стучало, а грудь дышала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Ну, что скажете? — деловито спросила госпожа Бонита — Разве это — не истинный поступок истинной любви? Вы говорили, что влюблены в моего брата, так докажите, что это — правда, а не красивые слова.

Докажи, что это — любовь, Миэль.

Я посмотрела в окно, где стоял маяк, освещенный золотистым огнём. В этом свете море казалось расплавленным золотом, омывавшем скалу.

Там, на маяке — моя любовь, а за морем — моя свобода. Но кому нужна свобода, если любимый будет в опасности. И его дети…

Как странно, что той, в чьих жилах течёт кровь феи, приносящей удачу, никогда не везёт. Когда-то муж пытался объяснить мне этот феномен — что до поры до времени удача запечатана во мне, и выпустить её наружу можно одним, вполне определённым способом. Увы, но этот способ меня не устроил. По-крайней мере, при тех обстоятельствах, что сложились.

— Я знаю всё о вас, — сказала я госпоже Боните. — О вашем лицемерии, о вашей жадности… Я разговаривала с госпожой Беф, у которой вы тайком покупали сладости.

— Это неправда! — достаточно фальшиво возмутилась сестра хозяина, и я ей не поверила.

— Знаете, есть сладости в пост — это не слишком большой грех. Гораздо больший грех — есть их втайне от своих. И грех — сплетничать о невестке, выволакивая на публику семейное грязное бельё. И грех — учить юную девушку, как ложно обвинить в воровстве служанку, которая вам не нравится. А я даже не убийца, как оказалось. Так что вы ничем не лучше меня, госпожа Бонита. И не вам говорить мне, что делать.

— Негодяйка! — она испуганно вскочила с сундука. — Вы не посмеете…

— Но я согласна, — властно перебила я её, и она замолчала. — На рассвете мы сделаем, как вы пожелаете. И я даже не стану рассказывать, какая вы гадкая на самом деле. Только эту ночь я проведу вместе с вашим братом.