Сен-Жюст. Живой меч, или Этюд о счастье - Валерий Шумилов

«Клоуны и арлекины» от Иисуса Христа остаются на высоте профессии (все-таки церковная школа!). Не колеблясь, они тоже всходят на «кафедру истины» и объявляют, что представитель народа Дюмон «изложил великие истины и что действительно нет никакой религии, кроме религии разума и сердца». После этого обе стороны открывают объятия друг другу, Дюмон обменивается с прослезившимися священниками братскими поцелуями. Распорядившись о переплавке всей медной церковной утвари в пушки, комиссар покинул собрание, и, как он пишет в своем донесении, весь город следовал за ним под несмолкаемый гром аплодисментов и крики «Да здравствует Конвент!» и «Мы спасены!».

Во имя Свободы и Равенства и Братства! – Спасены!

По-видимому, помраченное сознание народного представителя очень четко уловило это слово – «спасение»! Ибо в его представлении, как и в представлении всех просвещенных французов, страдающее человечество в лице французского народа обретало спасение не через мессию Иисуса, а через мессию-Третье сословие (позже – мессию-Пролетариат!), которое осененное трехцветным знаменем вместо церковных хоругвей и с пением нового религиозно-революционного гимна «Марсельеза» (вместо «Те deum!») наконец-то гордым шагом вступало в свои земные владения.

Но они ошибались – бывший галилейский плотник, на голове которого теперь красовался красный фригийский колпак, уже шел впереди них, смиренно опустив голову [128].

В ноябре 1793 года волна «дехристианизации» докатывается наконец и до Парижа. Вернее сказать, что она туда возвращается.

С самой «ночи чудес» 4 августа 1789 года в Версале, когда «святой дух» посетил депутатов первого Национального собрания и они приняли решение передать церковные земли государству, французская католическая церковь, отделенная от государства, подвергалась постоянным гонениям. Преследования неприсягнувших священников, то есть тех священнослужителей, кто не захотел признать приоритет явленной во Франции Республики Братства перед папским Римом (то есть усомнился в возможности скорого наступления земного Рая без Второго Пришествия!), начались сразу же после принятия первой конституции, но особенно усилились после 10 августа 1792 года, когда был принят декрет об изгнании их из Франции. Тогда же было решено изъять из церквей остатки ее богатств в виде золотых и серебряных изделий культа (для чеканки монеты), а все акты гражданского состояния (удостоверения о рождении, смерти и брака) передать в местные муниципалитеты. Чуть позже последовали постановления о сокращении государственного пансиона священникам (позже они вообще были его лишены) и даже о переплавке части церковных колоколов на пушки для армии.

Мир – хижинам, война – дворцам!…

Постепенно эта мысль, что войну следует объявить не только земным, но и небесным дворцам, так как свобода окончательно восторжествует лишь тогда, когда не будет больше рабов божьих, как не стало рабов земных господ, – так вот, эта мысль (сформулированная, кстати, поэтом-безбожником Шамфором) все больше начинает проникать в наиболее «просвещенные» умы последователей Руссо и в не менее «просвещенные» умы членов масонской ложи «Великий Восток».

В Париже одним из этих «передовых деятелей», кто едва ли не первый громогласно заявил, что отказаться от «монархического фанатизма» (так теперь во Франции называют католическую религию) – это лишь первый шаг, второй шаг истинного революционера – отвергнуть даже урезанную «конституционную церковь», стал председатель одной из самых знаменитых столичных секций – секции Пик гражданин Сад, бывший маркиз, пострадавший за свои убеждения при старом режиме. Сад почти перефразировал знаменитые слова Сен-Жюста о короле: «Всякий король – мятежник и узурпатор прав своего народа, неважно, где он находится, на земле или на небе! Ведь если мы не признаем господина над людьми на земле, почему мы должны признавать господина над людьми на небе? Оставив себе хозяина на небесном троне, мы очень скоро получим хозяина на троне земном! Или-или – другого не дано…»

Гражданина Сада почти невозможно было опровергнуть (да никто и не пытался), к сожалению, почтенный философ к описанному моменту уже находился в революционной тюрьме, куда попал за свою «умеренность». Но, к счастью, в Коммуне Парижа остались еще люди, могущие взять на себя инициативу разоблачения «Сна Разума» – религиозного (католического) фанатизма. Прежде всего, это признанный лидер парижских санкюлотов и член Генерального совета Коммуны журналист Жак Рене Эбер, более известный как «Пер Дюшен» (отец Дюшен) – по названию своей газеты, а также истинный глава Парижской Коммуны и ее прокурор (то есть помощник мэра) Пьер Гаспар Шометт, принявший имя греческого философа Анаксагора. Третьим в этой странной «дехристианизаторской троице» становится, кажется, совершенно неподходящая для этого фигура – прусский барон Жан Батист Клоотц, принявший имя другого греческого философа Анахарсиса, мечтатель и утопист, окруженный, как и все непрактичные мечтатели, банкирами-аферистами и проходимцами от революции. Один из двух иностранцев, избранный в Конвент как немецкий «подвижник свободы» (вторым американским подвижником был один из создателей конституции США бывший портной Томас Пейн), Клоотц за год с лишним работы третьего со времен Бастилии парламента, ровным счетом ничего не понимая в политике, ничем себя не проявил, наблюдая за борьбой политических партий с безмерным удивлением неофита.

Зато теперь с совершенно серьезным видом беглый барон, называющий себя «оратором человечества», преподносит Конвенту трактат с претенциозным названием – «Доказательства магометанской религии», в котором в действительности доказывается вовсе не истинность мусульманства, а ложность всех религиозных доктрин.

В отличие от полуграмотных санкюлотов, совсем недавно бывших вполне добропорядочными католиками, которым по душе пришлась революционная идея о «главном санкюлоте Иисусе, убитом иудейско-римскими богачами», Клоотц, называющий себя «личным врагом Господа Бога» (так, по крайней мере, написано в его визитной карточке!), не признает «галилейского обманщика», считая, что «есть только один Бог – народ». С этим тоже трудно спорить народным избранникам, до которых к этому времени, кажется, доходит, наконец, понимание того, что христианская церковь, противящаяся устройству «земного рая», враждебна революции, несмотря на все ее конституционные присяги, – и они рукоплещут неуклюжей фигуре «оратора человечества», проповедующего скорое наступление Всемирной Республики со столицей в Париже, которая, по его мнению, еще при жизни нынешнего поколения придет на смену Республике Французской.

Другое понимание, что в ряды контрреволюции перешло слишком много «попов», которые для разжигания гражданской войны использовали в том числе и различные поддельные чудеса и явления (особенно в Вандее), дискредитировавшие тем самым в глазах многих «предавшихся свободе» французов самый христианский культ, – накладывается также на понимание того, что хочешь – не хочешь, а придется, разоблачая поддельные чудеса вроде «явления святой крови», разоблачить и самую церковь и противопоставить католическому культу очищенный культ первых христиан, или того лучше – «культ Республики», или даже «культ Разума и природы» – в точности по завету Руссо.