Мао Цзэдун - Александр Панцов

Все это означало, что победа маоцзэдуновской фракции была достигнута полностью. Ло Фу набросал проект резолюции, которая и была принята. В ней отчетный доклад Бо Гу был признан «в основе своей неверным», а главной причиной сдачи Центрального советского района названы ошибки в военном руководстве и тактической линии150.

Сразу же после совещания, когда приглашенные на него командиры и комиссары разошлись, члены Политбюро провели отдельное организационное заседание, на котором Мао был кооптирован в состав Постоянного комитета. Тогда же его назначили помощником Генерального политкомиссара Чжоу, который уже для него опасности не представлял. И хотя Бо Гу остался на прежней должности, влияние новой «тройки» (Мао, Ло Фу и Ван Цзясян) стало доминирующим151.

Мао был «на седьмом небе». С сильно бьющимся сердцем он сразу же после организационного заседания прибежал к Цзычжэнь.

— Совещание кончилось? Ты, ты-то как? — в волнении спросила она.

На это он усмехнулся:

— Все идет неплохо. Теперь у меня будет право голоса. Спустя много лет он так рассказал их дочери Ли Минь о том, как они с ее матерью праздновали победу:

«В тот день твоя мама ждала меня очень долго. Я вернулся домой и еще не успел присесть, как она накинулась с расспросами. Я хотел было разыграть ее, но меня самого распирала радость. А когда человек радуется, он становится болтливым. Я заложил руки за спину, стал ходить по комнате и неторопливо рассказывать: „На совещании посчитали-таки, что такой Будда, как я, еще может быть полезен, поэтому вытащили на свет, оказали честь и избрали в Постоянный комитет Политбюро ЦК. Значит, старину Мао еще уважают, полагают, что он еще способен на что-то. Недостоин, недостоин! Понимаю, что меня выбрали в руководство ЦК, чтобы заполнить пустое место. Правда, я, со своей стороны, не стал скромничать — ведь, когда речь идет о судьбе страны, каждый простой мужик в ответе!“

Твоя мама смотрела на меня во все глаза, была вся внимание. В тот вечер мы оба испытывали огромную радость»152.

Мао не сказал дочери только одного: ее мать в то время в очередной раз ждала ребенка, и переживания, связанные с его борьбой за власть, не говоря уже о тяготах перехода, сильно сказывались на ее здоровье. Цзычжэнь была страшно измучена. Через месяц ей вновь предстояло рожать, и она понимала, что этого маленького ей опять сохранить не удастся. Великий поход продолжался, и дети никому не были нужны. Мао же, казалось, об этом не думал. Праздник победы пьянил его.

Цзычжэнь родила через месяц, в феврале 1935-го, в небольшой деревушке на севере Гуйчжоу, в соломенной хижине, принадлежавшей бедной крестьянской семье из народности «и» (они же — «лоло»). В этих местах так же, как и в пограничных Сычуани и Юньнани, жило много некитайских племен. Среди них «и» были самыми многочисленными. Делились они на «черных» и «белых». «Черные» представляли собой родовую аристократию, «белые» — угнетенный слой неимущих. И те и другие, правда, равным образом ненавидели китайцев и, не делая особой разницы между гоминьдановцами и коммунистами, часто нападали на небольшие группы красноармейцев. При подходе же крупных частей Красной армии все «и», захватив скот и скарб, уходили в леса и горы. Красноармейцам они оставляли лишь пустые дома. Вот в одном из таких домов Цзычжэнь и разрешилась от бремени. Появившаяся на свет девочка долго и громко кричала, но обессиленная Цзычжэнь старалась на нее не смотреть. Командир санитарной роты вспоминает: «После того как ребенка ополоснули, мы завернули его в белую тряпицу. [О том, что делать дальше], я посоветовался с почтенным Дуном[67]. Тот написал записку и приложил к ней тридцать юаней. Общий смысл того, о чем говорилось в записке, сводился к следующему: „Находящаяся в походе армия не может взять с собой этого только что родившегося ребенка. Мы оставляем его вам на воспитание. Пусть будет вам внучкой. Когда вырастет, станет о вас заботиться“». Положив девочку на покрытую пестрым грязным тряпьем лежанку, на которой она только что родилась, и, оставив рядом записку и деньги, все, в том числе и Цзычжэнь, вышли из дома. «Железный поток» продолжал течь на запад. Времени на эмоции не было.

Что стало с маленькой девочкой, которой мать не успела дать даже имени, в точности неизвестно. По слухам, вернувшиеся после ухода «красных» хозяева дома приняли ее в семью и нарекли Ван Сючжэнь (что значит Ван «Красивая драгоценность»). Но через три месяца из-за развившейся у нее раковой опухоли она умерла153. Правда это или нет, кто знает?

Свою новую дочь Мао так никогда и не увидел. Да ему до нее и не было особого дела. Борьба за власть продолжалась. Ни Бо Гу, ни Браун не признали ошибок. Резко агрессивные настроения выражал Кай Фэн. Часть членов Политбюро, хотя и приняла новый «триумвират» (Мао, Ло Фу и Ван Цзясян), тем не менее активно на их стороне не выступала. Надо было действовать напористо и бескомпромиссно. И Мао с Ло Фу пошли ва-банк.

В самом начале февраля на заседании Постоянного комитета Ло Фу неожиданно потребовал от Бо Гу уступить ему пост генсека. Его тут же поддержал Мао. Двое других присутствовавших, Чэнь Юнь и Чжоу, не возражали. Растерявшийся Бо Гу капитулировал. А через месяц, 4 марта, новый вождь партии провел через Реввоенсовет знаменательное решение: «Образовать специальное фронтовое командование, назначив товарища Чжу Дэ командующим фронтом, а товарища Мао Цзэдуна — фронтовым политкомиссаром»154. Чжу Дэ при этом остался главнокомандующим всей Центральной Красной армией, а Чжоу Эньлай — формально ее генеральным политкомиссаром. На следующий день Чжу Дэ, Чжоу Эньлай и Ван Цзясян от имени Реввоенсовета внесли ясность: в непосредственное подчинение фронтовому командованию переходили только боеспособные части, тогда как нестроевики передавались под оперативное руководство вновь созданного «походного командования»155.

Наконец-то «упрямый хунанец» вернул себе утраченные в Нинду в октябре 1932 года позиции. Большая часть властных полномочий в армии вновь переходила в его руки. Но, взойдя на вершину, он должен был быть осмотрительным. Оставшиеся у подножия могли преисполниться ревности. Поняв это, Мао сделал удачный ход: через неделю после своего назначения посоветовал Ло Фу для руководства всеми армейскими делами образовать еще одну, военную, «тройку», в состав которой предложил включить наряду с собой Чжоу Эньлая (в качестве председателя) и Ван Цзясяна156. Конечно, несмотря на формальное лидерство Чжоу, Мао в этой группе получил решающий голос: именно он теперь, по существу, стал командовать войсками. Однако тщеславие Чжоу и Вана оказалось тоже удовлетворено. А ведь и тот и другой могли ему еще пригодиться.

Между тем поход продолжался. Постепенно вырисовывалась и его цель: соединение с войсками Чжан Готао. Все это время Мао был крайне возбужден и в начале марта 1935 года он излил свои чувства в новых стихах:

Его армия шла вперед ускоренным маршем, по 80—100 ли в день, но до конца пути было все еще далеко. Давно позади остался Цзуньи, полностью разоренный и обезлюдевший. Перед уходом Красной армии он, по словам очевидца, «производил тягостное впечатление». Некогда цветущий торговый центр лежал в руинах, «магазины и склады были пусты, виллы крупных помещиков и торговцев, в том числе летняя резиденция губернатора, заколочены досками, разрушены и разграблены. Со стен домов кое-где свисали обрывки… плакатов и лозунгов — последние следы советизации»158. Но Мао не думал о жителях бедного города. Главное заключалось в том, что его армия получила там отдых и запаслась провиантом.