Белые Волки Перуна - Сергей Шведов

Боярин Вельямид от жёнки отказался, мечники тоже мялись, почёсывая затылки. И жёнка вроде была в теле, глазищами зыркала не хуже наших, и задом в танце так трясла, что спирало дыхание, но сомнения всё-таки оставались - уж больно черна, словно прибыла прямёхонько из страны Тьмы и Забвенья.

Ну, и птицу били почём зря - кто для обеда, а кто и просто для баловства. С Севком Рамоданом никто, конечно, сравниться не мог. Он-то и сбил голубя, который вдруг порхнул со стен града к стану. Так бы и съели ту птицу, кабы к её ноге не был привязан лоскут. С тем лоскутом и пришёл Севок к воеводе. Ладомир долго смотрел на чужие знаки, но так ничего в них не разобрал. Отнёс князю просто для забавы. Владимир глянул было сердито на радимецкого воеводу, но взял лоскут и позвал толмача. А когда грек разобрал те знаки, князь неожиданно просветлел ликом. Ладомир не поверил греку - не поверил, что обычный приблуд понимает в знаках, доступных лишь уму волхвов.

- Это письмена, Ладомир, - пояснил князь. - У меня в тереме хранится несколько свитков, привезённых князем Святославом из болгарских земель. И болгары разумели эту грамоту. При Ярополке жил один такой, но к моему приходу он умер от старости.

И Мечислав сказал Ладомиру, что в доме греческого бога тоже есть письмена, и в тех письменах отражена вся его земная жизнь.

- Выходит, что это послание князю от греческого бога? - удивился Войнег.

- Нет, - отрицательно покачал головой Мечислав. – Оно не от Бога. Толмач сказал, что пишет грек Анастас, и в той писульке сказано, откуда вода поступает в город Херсонес и где ту воду можно перенять за стенами града.

То-то возрадовался князь от такой удачи. А Ладомир всё не верил, даже когда тот источник отыскали и порушили водовод. И длились его сомнение чуть не целую семидницу - до той поры, пока не дрогнули херсонесские ворота и не распахнулись навстречу Владимиру. Местная старшина приняла все условия Великого князя и просила лишь об одном, чтобы не разорил город до тла. До тла не зорили, но взяли столько, сколько руки держали. Тоже нелегко дались мечникам месяцы осады, у многих рожи опухли от долгого сидения. Но здравие князю кричали дружно. Шутка сказать такой град прибрал к рукам, капли крови не сронив. И тут же пошёл слух, что сей город подарен князю Владимиру греческим богом за то, что он решил встать под его руку. И мечники, которые последуют за князем, тоже не прогадают, потому что греческий бог щедрее славянских. И по тому, как жили греки, было видно, что щедрее. В редком доме тут не ели с серебра, а если не с серебра, то с такой посуды, какой сроду не видывали под славянскими гонтами. Богатейший город, этот Херсонес, всё княжье войско напитал добычей. А если греческий бог ещё одним-двумя такими городами приветит князя, то более и желать нечего.

Ладомира эти слухи встревожили, потому что с течением времени они не только не затухали, а ещё более усиливались. Даже когда объявился при князе тот самый грек Анастас, который отправлял ему писульку, и тогда многие продолжали утверждать, что убитый Севком Рамоданом голубь послан греческим богом.

И уже без всяких слухов стало известно, со слов самого Владимира, что отправляет он посольство в Царьград к императорам Византии, требуя в жёны их сестру Анну. Тут уж даже киевские бояре разинули рты. Вот тебе и греческий бог - ратились, выходит, из-за жены для князя? Так ведь этого добра по своим градам и весям в избытке. Оно, конечно, породниться с императорами Великому князю лестно, но хорошо бы взять жену с прибытком для себя, не переплатив лишку.

Эту мысль боярин Вятко высказал вслух на пиру, и своей предусмотрительностью насмешил всех, а Великого князя - в первую голову. Да и отчего не посмеяться, если град, за чьи стены не чаяли попасть, стелется под ногами. И греки, что поначалу горделиво щерились со стен, ныне тихи и покорны. Бог ли грецкий помог, Перун ли, а может Стрибог, которому жертвовали перед походом - всё равно. В любом случае абы кому они помогать бы не стали, а потому:

- Здравия Великому князю Владимиру и его новой жене.

Никто и в мыслях не держал на этом пиру, что откажут императоры Великому князю. Ну а если откажут, то вот они, ладьи, под рукой, и этим ладьям подвластны воды не только речные, но и морские. И сил хватит у Великого князя, чтобы тряхнуть богатого соседа так, что та встряска запомнится ему надолго. Кричали во хмелю, но похвальба была не на пустом месте. На Царьград сил, может, и не хватило бы, но окрестности разорили бы подчистую. Князь Владимир на пиру казался не трезвее других, но, похоже, только казался, и Ладомир не раз ловил на себе его пристальные взгляды. Наверное, от этих взглядов и поселилась в сердце радимицкого воеводы уверенность, что дело не ограничится только свадьбой Великого князя.

И когда на следующее утро от херсонесский пристани отчалили две ладьи, увозящие в далёкий Царьград киевское посольство, тут и вовсе растаяли его последние сомнения. В это посольство вошли: Басалай, Шварт, Будимир и невесть откуда взявшийся греческий купец Анкифий, давний Ладомиров знакомец.

Многие ждали, что Великий князь, получив своё с Херсонеса, двинет войско в обратный путь в Киев, но ничего подобного - и сам не ушёл из каменного града, и не выпустил ни одного мечника из-под своей руки. Похоже, князь тоже ждал – ждал ответа от византийских императоров, чтобы сказать славянским богам прощальное слово и принести жертву новому богу.

А за Ладомиром присматривали. Он обнаружил это сразу, да и соглядатаи не слишком таились, почти в открытую сопровождая радимицкого воеводу в его поездках по Херсонесу, выстроенному ещё в незапамятные времена, о которых его жители порядком подзабыли. А каменных теремов греческого бога здесь набралось с избытком. Ладомир вздумал было их пересчитать, разъезжая верхом по узким улочкам, но вскоре бросил это занятие - город оказался непривычно велик.

В один из храмов Ладомир вошёл, сопровождаемый Войнегом и Мечиславом. Последний всё махал перед собой рукой, а Ладомир с Войнегом просто смотрели на чужое великолепие. По словам Мечислава, храм сей назывался именем Василия, какого-то ближника греческого бога, к которому тот особенно благоволил. А чем ближник Василий угодил своему богу, воевода слушать не стал - мысли были заняты другим. Думалось о том, какое впечатление сии роскошные убранством храмы произведут на бояр и мечников, если даже у Белых Волков при первом взгляде перехватывает дух.

А греческий бог ликом оказался не страшен, даже благообразен. И глаза у него были скорее печальные, чем властные. Трудно было понять, чем же удерживает он подле себя своих печальников. И Людмила, и Мечислав говорят о вечном блаженстве, но Ладомир не верит в вечное блаженство. В стране Вырай умершие живут по силам своим и удатности. Да и скука в том вечном царстве греческого бога царит, наверное, смертная. Но многим возможность почить на всём готовом хотя бы после смерти наверняка придётся по сердцу. Правда, вечное блаженство ещё заслужить надо. А как начал расторопный грек, знающий славянскую речь, объяснять воеводе, что нужно делать, дабы попасть в рай, так тому осталось только хмыкать в усы. Одних заповедей насчитывалось десять. И грехов смертных оказалось семь. И так выходило, что Ладомиру в том царстве блаженства уж точно не бывать, но и из бояр и мечников, ему известных, тоже мало кто мог угодить греческому богу. Вот разве что Мечислав, который по младости лет не успел ещё накуролесить в этом мире.