Белые Волки Перуна - Сергей Шведов

Счастье ещё, что не было ветра, не то безумство Великого князя дорого бы обошлось Киеву. Столб огня взметнулся чуть ли не к самому небу, осветив перекошенные злобой и страхом лица. Рядом с Мечиславом засмеялся человек, и он с трудом опознал в безумце боярина Изяслава. Меч в Изяславовой деснице ещё дымился кровью, а шуйца была вскинута к небу в последней угрозе уходящим в небытие славянским богам.

Холм ещё долго был объят пламенем, и пока не угасла последняя искра, никто не двинулся с места. А угасла та искра с первыми лучами вынырнувшего из ночи золотого колеса. Появление солнца было встречено дружным вздохом облегчения. Ничего не изменилось в этом мире с падением славянских богов, а значит, последнее слово осталось за Великим князем и его новым богом, самым могущественным из всех. Князь Владимир взмахнул десницей, и сразу же по всему Киеву заговорили била, созывая народ на городское вече. А поверженного Перуна привязали к хвостам лошадей и потащили по мощёным киевским улицам к пристани, куда конные княжьи гриди теснили и превозмогающих утреннюю дрёму киевлян. Огромная толпа гудела и волновалась, не слыша из-за шума князя и не понимая действий его. Казалось, что ополоумевшая спьяну дружина просто решила изгнать киевлян из родного города. И прорезавшийся, наконец, сквозь шум и смятение голос Владимира пришёл как спасение в надвигающемся хаосе и безумии:

- К Днепру.

Сразу стало понятно куда, хотя мало кто понял зачем, но стесненные соседями и напирающими мечниками киевляне без раздумий бросились к воротам, испытывая облегчение от дувшего от реки ветерка.

Толпу согнали с пристани на пологий берег и сгрудили у самой воды. А потом в холодную весеннюю днепровскую воду сбросили и выволоченного за золотые волосы идола Перуна. И толпа киевская ахнула в страхе, когда тело бога тяжело плюхнулось в воду. Острые копья вонзились в это тело и оттолкнули его прочь от киевской пристани на волю неспешного днепровского течения. А Перун всё норовил приткнуться к берегу, где столь недавно ещё возвышался он, горделивый и всемогущий, над тысячами склонённых перед ним голов. Но безжалостные копья гнали и гнали его прочь, пока не вытолкнули на стремнину - туда, где он уже не был богом, а был просто бревном, покорным бездумной силе.

- Нет более в Киеве ложных богов, поганых идолов, а есть Бог истинный, которому и надлежит отныне кланяться, - крикнул выехавший на пристань князь Владимир.

Мало кто понял в то утро Великого князя - поняли только, что греческий бог не любит славянских богов и не будет терпеть их рядом с собой. А славянские боги, выходит, оказались слабее пришлого, если не сумели постоять за себя. Ждали молнии Перуна, но на небе не было ни облачка, а Даджбог, и прежде равнодушный ко всему, что происходит на земле, и ныне не изменил своему обыкновению. И если победа осталась за пришлым богом, то с какой же стати киевлянам перечить Великому князю.

В холодную днепровскую воду, однако, лезть не хотели. Так на Руси богам сроду не кланялись. А оттого, что над водой покудесничали служки греческого бога, теплее она не стала. Мало ли какая блажь придёт в голову Великому князю, а тут ни за что пропадай. Если б не конные гриди вокруг, то и вовсе бы ушли с берега киевляне, а так щерятся княжьи псы кривыми ртами и теснят народ к воде, словно ворогов каких-нибудь.

Первым в воду полез воевода Отеня - вот уж от кого не ждали, так не ждали. Хотя при таком слое сала ему никакой холод не страшен. Воеводу окунули и отловили, осенив крестом, а князь Владимир облобызал его троекратно, как родного брата во Христе. Ну а когда вслед за Отеней бояре Ставр и Путна окунулись, тут уж многим неловко стало не уважить Великого князя, тем более что городские ворота прикрыли, и не окунувшихся в холодную воду велено было не пускать за городские стены.

Кто добровольно в Днепр не шёл, того распалившиеся гриди загоняли витенями. А наиболее упрямых и злобных кидали в Днепр прямо с пристани. Выплывет, так выплывет, а если утонет, то в том не наша печаль. Окунувшиеся добровольно уже посмеивались над робкими, а иные помогать принялись мечникам, выхватывая из толпы жёнок поскладнее. Визг поднялся такой, что заложило уши. Некоторые, хватив браги, выставленной Великим князем для согрева, лезли в воду по второму разу. Но этих от воды гнали в город, чтобы не путались под ногами и не мешали другим принимать крещение.

Толклись на берегу чуть не весь день, но к вечеру сухих среди киевлян уже почти не осталось, к великой радости Владимира. Князь с пристани съехал, ворота распахнулись, и начатая для согрева гульба выплеснула на киевские улицы. Поздравляли друг друга, хотя и незнамо с чем. У Перунова холма перебывал почти весь город, хотя смотреть там было нечего - одни головёшки. Но среди этих головёшек пророс вдруг неведомо как огромный деревянный крест - знак нового бога. И тому знаку велено было кланяться, накладывая и на себя рукой крест.

Слухи по городу метались разные: кто ждал большого пожара, кто - наводнения, доселе невиданного, а кто - повального мора. А главное, никто не знал, у кого теперь заступу просить - своих богов пожгли, а новому кланяться не привыкли. Ходили к храму, ставленому стараниями княгини Ольги, и слушали грека Никифора, всему Киеву и прежде известного, а также слушали и иных жуковатый служек нового бога. Говорили они много, хотя и непонятно, но из того, что понимали, становилось легче на сердце. Ни пожара, ни наводнения, ни мора в Киеве не будет - в этом жутковатые твёрдое слово давали народу от имени своего бога. А более никто от них ничего и не требовал.

Продрогший Мечислав вернулся домой с реки едва ли не к ужину. Увидев его залитую кровью бронь, Веснянка заголосила было, но Вилюга на неё прикрикнул. Хотя и не по чину простому мечнику кричать на боярыню, однако и причин не было для воя - кровь-то чужая была на Мёчиславе. А пустым воем можно накликать беду на подворье.

Мечислав, сняв с себя доспехи и одежду, направился в баню, чтобы отмыть тело. А уж после Вилюга пригласил его в подклеть и шепнул едва слышно:

- Пригрели мы тут одного.

Мечислав раненного хоть и не сразу, но признал - Летяга, Белый Волк из выводка Плещея. Виделись в Плеши неоднократно. Посечён был Белый Волк не очень сильно, но крови из него вытекло немало, это и по белому лицу было видно и по глазам, которые, не видя, смотрели на Мечислава. Летяга, несмотря на оказанную помощь, в разум ещё не вошёл.

- Мы его подобрали на склоне холма, - пояснил Вилюга. - Шолох со своими добивал там тех, кто ещё шевелился. А про Летягу мы сказали, что он наш, сдёрнув с него предварительно шкуру. Более никто не спасся.

Вилюга вздохнул, а Мечислав не совсем понял его огорчение. Речь ведь шла о людях упорствующих в грехе язычества, а значит уже хотя бы этим перед истинным Богом повинных.

- Христос и самых упорных обращал в свою веру, - покачал головой Вилюга, - а с мёртвых какой теперь спрос.

Мечислав, выросший среди Белых Волков, не верил в их обращение. Хотя, наверное, это было неправильно - не даром же говорит настоятель Никифор, что всё в руках божьих. Но ведь поправившийся Летяга будет мстить тем, кто разрушил капище его бога и крови прольёт немало. И не ляжет ли та кровь на душу Мечислава?