Стрижи - Фернандо Арамбуру

когда он читает мои мысли. И я отвечаю:

– А откуда торговцу хибарами знать, в духе я или нет?

– Иногда ты приходишь в бар с миной Платона или какого-нибудь другого благодушного мыслителя. А сегодня явился насупленный, как Шопенгауэр.

До чего же умный и начитанный этот Хромой. Выдающаяся личность. Так и хочется подать ходатайство муниципальным властям, чтобы его имя присвоили улице, где он живет. Да что там улице! Целому району или даже всему городу!

Альфонсо из-за барной стойки жестами спрашивает, не хочу ли я тоже пива. А я, изображая из себя мальчишку-ябедника, противным голосом говорю, что этот (и вовремя прикусываю язык, чтобы не произнести вслух его кличку) «играет в судоку».

– Да знаю я, знаю.

– Пусть заплатит тебе за газету.

– Ага, и еще за ручку, она ведь тоже моя.

Альфонсо налил мне пива и насыпал порцию картофельных чипсов из пакета. Хромому он чуть раньше дал вместе с пивом тарелочку оливок, но когда я пришел, там лежали одни косточки. Я принес от стойки свой заказ и поставил на стол, Хромой тотчас потянул руку к чипсам. Пытаясь их защитить, я быстро хлопнул его по руке:

– Оставь что-нибудь и для Шопенгауэра.

Он бросил в мою сторону наглый взгляд, словно даря мне жизнь, и спросил, какая муха меня укусила. Сказать или нет? Я взвешиваю два варианта: или задать ему прямой вопрос и ждать откровенного ответа, или порвать нашу многолетнюю дружбу. Чуть поколебавшись, я решаю не щадить его и начинаю диалог, который не могу повторить тут дословно, но сводится он примерно к следующему:

– Вчера я столкнулся с Агедой. Вернее сказать, она столкнулась со мной. Она явно меня подкарауливала.

– Откуда ты знаешь?

Весь этот хитрый план я продумал еще дома и теперь с ленивым цинизмом выкидываю свой козырь:

– Это ты нашептал ей, что по средам после обеда я хожу на рынок. Поэтому она без труда меня там нашла.

– Знаешь, она немного приставучая.

Ага, значит, мои подозрения не были пустыми.

– Только немного?

– Я тоже несколько раз сталкивался с ней на улице. Она вечно задает кучу всяких вопросов, и мне приходится что-то отвечать. Хочу предупредить, что она очень интересуется твоей персоной.

– Не слишком ли поздно ты меня предупреждаешь?

– Надеюсь, она вела себя с тобой вполне вежливо. Мне она кажется неплохой женщиной. Не знаю, что думаешь ты.

– Я думаю, что ты настоящий мудозвон.

– А кроме того?

– А кроме того, ничего. Мудозвон – этим все о тебе сказано, таков ты от первой до последней клеточки.

Потом мы пили пиво и говорили уже совсем о другом, пока не пришло время идти по домам ужинать.

Март

1.

Хочу вспомнить времена, когда я еще не получил учительского места в школе. Мне было двадцать с чем-то лет, у меня были здоровье, свобода и мало денег. Я получил диплом со средненькими оценками, собирался писать диссертацию, но не написал. Путешествовал, насколько позволяли мои скромные финансовые возможности, то есть не так уж и много, но все-таки путешествовал; побаловался, хотя и не всерьез, наркотиками; читал запоем; соглашался на разную временную работу, пока в руках не оказывалось несколько монет, или пока мне не надоедала работа, или не надоедал очередной начальник, а по воскресеньям, если не подворачивалось ничего интереснее, я шел обедать к маме.

В ту пору я прилично питался только по воскресеньям, а если честно, то еще и по понедельникам, потому что в понедельник у себя в квартире, которую снимал вместе с другими студентами, доедал то, что мама накануне давала мне с собой в контейнерах или фольге.

После обеда я пил кофе и смотрел новости по телевизору, часто задремывая на диване, а потом прощался с мамой. Она на минутку скрывалась у себя в спальне и возвращалась, неся одну-две купюры по тысяче песет. «Возьми на расходы», – говорила она, лукаво подмигивая, словно мы с ней вместе плели некий заговор. А иногда, зная, как мало любили друг друга ее сыновья, протягивала мне деньги и, хотя рядом не было никого, кто мог бы нас услышать, понижала голос до шепота:

– Только брату не говори.

Хорошо ее зная, я был уверен, что о том же самом она предупреждала и Рауля.

Мама платила за мое жилье, довольно дешевое, поскольку квартиру мы снимали на четверых, а цены тогда были вдвое ниже безумных сегодняшних. А еще стирала мою одежду. Я привык приносить ей очередную порцию в спортивных сумках, а она отдавала мне чистую, душистую, отлично отглаженную и бережно сложенную – ту, что я оставил в прошлое воскресенье. Если у меня возникало срочное дело, мог заглянуть к ней и на неделе, но такое случалось очень редко.

По мнению Амалии, именно мама была главной виновницей моей незрелости. Она не только не давала мне повзрослеть, но чересчур опекала, защищала и освобождала от чувства ответственности, приучая к мысли, что я появился на свет, чтобы все мне прислуживали. Короче говоря, был совершенно не подготовлен к семейной жизни, и спасти положение могла бы лишь услужливая, покорная женщина, способная заменить взрослому мужчине мать, но на эту роль Амалия ни за что бы не согласилась.

Однажды я возразил жене:

– Очень сомневаюсь, что со мной было бы проще жить, окажись я сыном твоих родителей.

Из-за этих слов у нас вспыхнула кошмарная ссора.

С мамой мы обедали вдвоем, и это было для меня самым приятным временем за всю неделю. Она великолепно готовила (я это говорю не потому, что она была моей матерью) и очень старалась (слишком старалась, по словам злой и ревнивой Амалии) угодить мне. Тогда я этого не понимал, а теперь твердо уверен, что для мамы встречи со мной (и с Раулем, который, как я догадывался, навещал ее в другие дни) значили очень много, поскольку позволяли общаться с сыновьями и снова почувствовать себя, хотя бы на несколько часов, матерью. Ведь прошел уже не один год с тех пор, как птенцы покинули родное гнездо.

Я листал свою черную тетрадь в поисках следующей фразы: «Юность, она обычно бывает бестактной» (Грегорио Мараньон, «Либеральные эссе»[44]. Должен признать, что эти слова весьма точно характеризуют и меня самого, каким я был в молодости. Мне не хватало чуткости, чтобы понять, насколько одинокой чувствовала себя мама, а может, глаза мне затуманивал эгоизм, столь естественный для того возраста.

Как правило, все воскресное утро с раннего часа мама готовила для меня: курицу