Стрижи - Фернандо Арамбуру

перевалило за сорок. Так что… Фамилии нашей конец.

– А как ваша фамилия?

– Эрнандес.

– Ну, вы скажете тоже – конец. В Испании тысячи Эрнандесов.

– Да, но фамилия Эрнандес, которую я получил от своих предков, перешла к моим дочерям – и на этом ей конец. Хотя их это мало волнует.

В первый раз я не прячусь от Агеды, а наоборот, хочу с ней встретиться, и она, как нарочно, не появляется.

Домой я иду, когда уже почти стемнело, и думаю о старике, озабоченном будущим нашей страны. Внуков у него нет, сам уже стоит одной ногой в могиле… Какая ему разница, разваливается Испания или позволяет себя развалить? Думаю, многим испанцам давно надо объяснить, что смерть означает конец всему.

6.

Однажды Агеда возвращалась с работы к себе на улицу Орталеса. С лестничной площадки она услышала, что в квартире громко говорит телевизор, но это ее не удивило, так как мать была глуховата. Агеда нашла ее мертвой в кресле – с опущенной на грудь головой. По словам Агеды, она, скорее всего, умерла мгновенно, без агонии, что отчасти помогло дочери легче перенести потерю. Это случилось в тот год, когда родился Никита.

Агеда знает, что моя мама скончалась в минувшем январе. Дело в том, что они с Хромым иногда сталкиваются на улице. Выяснять подробности их встреч я не захотел. У Агеды, по ее словам, остались «чудесные воспоминания» о моей маме. Чудесные? По-моему, в большинстве случаев определение «чудесный» звучит преувеличением, но, пожалуй, Агеда использовала его совершенно искренне. Когда она это сказала, у нее и вправду слегка увлажнились глаза.

Со временем я узнал, что после нашего разрыва Агеда пару раз навестила маму, а однажды они даже сходили в кафе, чтобы поговорить о чем-то своем.

Мама никогда мне об этом не рассказывала.

Отвечая на мой вопрос, Агеда коротко описала, где ей довелось работать. В середине девяностых она получила хорошее место помощника по административным вопросам в адвокатской конторе. Работа ей нравилась, но куда меньше нравилась атмосфера, царившая в офисе. Контора не пережила кризиса 2008 года, хотя из-за разногласий между хозяевами дела там и раньше шли неважно. С тех пор Агеда жила на пособие по безработице и перебивалась случайными заработками. Она бралась за все что угодно, но так ни на чем надолго и не остановилась. Из перечисленных ею занятий я запомнил службу в художественной галерее и должность дежурного администратора в гостинице в Фуэнлабраде. Сейчас, если у нее возникает такое желание, она дает уроки английского. Но не всегда берет за них плату. Почему? Потому что у нее просто сердце разрывается, когда она видит, как тяжело живут некоторые семьи. Работа ей нужна скорее для того, чтобы иметь повод утром вставать с постели и чем-то заполнить день. Не из-за денег, нет. Она ведь живет одна, без семейных обязанностей и серьезных расходов, поэтому имеющихся накоплений ей должно хватить до старости.

– Если честно, богатой меня назвать нельзя. Но и того, что есть, мне более чем достаточно.

Как объяснила Агеда, примерно пару лет назад она удачно продала состоятельным венесуэльским иммигрантам квартиру на улице Орталеса. Такое решение она приняла по совету своей тетки Кармен, которая хотела, чтобы Агеда перебралась жить к ней, а за это тетка пообещала завещать ей собственную квартиру. Кармен была сестрой отца Агеды, восьмидесятилетней бездетной вдовой и жила в районе Ла-Элипа, где теперь Агеда и обитает. Она не сказала, на какой именно улице, а я не спросил. После смерти Кармен племянница стала единственной ее наследницей, и, судя по всему, наследство оказалось немалым.

– Когда есть настроение, я берусь за какую-нибудь работу, но главным образом чтобы развеять скуку.

Я не услышал от нее ни одной жалобы, ни одного упрека за те полчаса, что мы с ней проговорили.

Прощаясь, она вдруг призналась, что уже собиралась уходить, решив, что в эту среду я на рынок не приду. А я по чистой случайности вошел туда не с площади Сан-Кайетано, а с улицы Эрасо. И, сделав покупки, собирался выйти тем же путем, но вспомнил, что надо взять денег в банкомате, то есть спуститься до поворота на улицу Аскона, поэтому и двинулся в сторону площади. Там стояла Агеда в своем потертом плаще и под черным мужским зонтом. Толстый пес сидел рядом.

7.

Я с удивлением обнаружил, что до Агеды дошли многие подробности моей прошлой жизни. Думаю, от Хромого.

– Скоро будет одиннадцать лет, как мы с моей бывшей развелись.

– Да, я знаю.

И все в том же роде.

Но я, чтобы не затягивать разговор, который и так продлился добрых полчаса, не стал выяснять, откуда Агеда получила обо мне такие точные сведения. И перевел беседу на ее мать, ее работу, квартиру и так далее.

– А я сделала операцию, – вдруг сообщила Агеда.

С моей стороны было бы притворством спросить, какую именно, а не спросить значило бы, что я прекрасно помню про суженное влагалище. И я счел за лучшее просто промолчать. Агеда вроде бы не заметила, в какую неловкую ситуацию поставила меня своей откровенностью, во всяком случае, она словно между прочим добавила:

– А вообще-то, судя по всему, я зря легла под нож.

Это следовало понять так, что с сексом она покончила. Но уверенности у меня не было. А откуда ей взяться? Я не наделен способностью читать чужие мысли. И скорее всего, вывод сделал дурацкий. Но с другой стороны, мне-то что до того? К тому же шел дождь, в руках я держал две тяжелые сумки с продуктами, а разговор постепенно сполз на слишком личные, по моему мнению, темы. Короче, я сказал, что должен возвращаться домой, правда, сказал по возможности вежливо. И простился с Агедой.

Тем же вечером в баре Хромой подтвердил, что Агедита, как он иногда ее называл, замуж до сего дня так и не вышла, и я рискнул объяснить это ее физической непривлекательностью. Но Хромой со мной не согласился. Во-первых, как он считает, Агеду нельзя назвать в буквальном смысле слова некрасивой. На его взгляд, если бы она больше занималась своим внешним видом и немного похудела, впечатление было бы иное. – Но спорить не буду: ходит она как чучело гороховое, – добавил он.

И объяснил: Агеда не нашла себе пару, потому что сама не захотела, но это, разумеется, отразилось и на ее сексуальной жизни. Ей, как известно, всегда хватало компании собак.

8.

Мой первый сексуальный опыт – про онанизм мы тут не говорим