Стервятник - Александр Бушков

Удивительно, но мордастый совершенно спокойно смотрел наспешащую к машине Маришку, не делая попыток выскочить или связаться с кем-то порадиотелефону. Безмятежно пожевывал резинку, выставив локоть в окошко, убравруки с руля.

И все равно, следовало его стреножить. Не захлопывая дверцу,Родион бесшумно пробежал на цыпочках несколько метров, держась так, чтобы егонельзя было усмотреть в зеркальце заднего вида, на ходу вынимая пистолет.Увесистая рукоятка «Зауэра» угодила по выставленному локтю, мордастый громкозашипел от нежданной боли, мгновенно втянул руку.

Когда повернул искаженное болью и яростью лицо, дуло ужесмотрело ему в переносицу.

– Руки на руль, – сказал Родион бешено, тихо. –Держи руки на руле, морда, застрелю…

Тот, с похвальной быстротой вытянув руки, вцепился в баранкутак, что побелели костяшки толстых пальцев. Все еще постанывал сквозь зубы,лицо покрылось крохотными бисеринками пота.

– Так и сиди, – шепотом приказал Родион. – Один?

– Один. Слушай…

– Заткнись!

Маришка приостановилась, испуганно глядя в их сторону.Свободной рукой Родион отчаянно замахал ей в сторону машины, и она, все ещедержа правую руку в кармане куртки, потянула Зойку к «Оке». Краем глазанаблюдая за мордастым, Родион осмотрелся. На улице было тихо и пусто, толькоиз-за высокой зеленой ограды школы выходила тоненькая, как прутик, девчушка,гордо ведя на поводке громадного тигрового дога, чуть ли не выше ее ростом.

Подозревать в ней милицейскую подсадку было бы глупо, какиетам юные друзья пограничников в век рынка… Мотор «Оки» тихо заработал, онастала разворачиваться.

– Оружие есть? – тихо спросил Родион, окончательноотвлекшись на пленника.

– Да зачем?

– Ну-ка…

Оглушительный взрыв не дал ему закончить. Дернувшись, онповернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как беленькая машинка,осветившись изнутри желтым сиянием, лопаясь, встала на передние колеса, замеревв воздухе на один жуткий миг, превращаясь в клубок огня и дыма, рушится вверхколесами, пылая, сминаясь…

«Девятка» прыгнула вперед, едва не сшибив его. Дог с воеммчался вдоль улицы, вырвав поводок у хозяйки. «Ока» пылала, а белая машина субийцей неслась прочь, как метеор, когда Родион сообразил вскинуть пистолет,она уже свернула за угол, отчаянно визжа тормозами, едва не столкнувшись савтобусом…

На балконе кто-то кричал. То, что осталось от машины, былоокутано черным тяжелым дымом. Родион с застывшим лицом пошел к «Форду»,испытывая, как ни странно, что-то вроде облегчения от того, что кто-то решил занего нелегкий ребус. Висок сверлила боль.

…Последний раз Родион здесь был лет восемь назад, но с техпор в кабинете ничего не изменилось – те же тяжелые книжные полки с добротными,ранешними томами, большей частью изданными еще до революции, массивная мебель,настольная лампа с зеленым абажуром, каких не делают уже лет сорок, высокаямалахитовая ваза со скромной серебряной табличкой на черной мраморнойподставке: «Профессору А. В. Кладенцеву – И. В. Сталин. 13. 10. 1949».

Бесшумно появилась супруга академика с редким именемФелиция, поставила поднос с китайским кофейным сервизом, сообщила:

– Родион Петрович, Алексей Васильевич выйдет из ванны черезсемь минут… Угощайтесь.

И величественно прошествовала к двери – глядя со спины,можно дать и тридцать пять, но на самом деле пятьдесят два, на тридцать летмоложе знаменитого супруга. Тридцать лет они и прожили, кстати, с тех пор, какгениальный монстр геологии отбил ее у какого-то полковника. Единственное, чтоее огорчало и тогда, и теперь – что «академикша» звучит гораздо непригляднеедавно ставшего привычным «профессорша».

Родион нехотя взял простое печеньице шантарскогоизготовления, откусил уголок, рассеянно глядя на один из портретов – писанныймаслом. Товарищ Берия зорко и хищно смотрел со стены куда-то в угол – с такимвыражением, словно там притаились недобитые вейсманисты-морганисты.

Кладенцев был единственным в Шантарской губернии настоящимакадемиком – то есть членом Академии наук СССР, а не каких-то там юморныхконтор, расплодившихся в последние годы. Отец шантарской платины получил сиевысокое звание еще в годы генералиссимуса, когда званиями особенно небросались.

В случае, если бы природа по какому-то неведомому людямкапризу создала общество с обликом тиранозавра и мозгом Ньютона, это и был быточный портрет А. В. Кладенцева, последнего, пожалуй, из блистательной плеядысебе подобных. Когорта «византийцев генералиссимуса», как их когда-то назвалРаскатников-дед (тайно сокрушавшийся, что самому не хватило всего парыступенек, чтобы войти в их число), по его же словам, состояла из индивидуумовособого склада, и после пятьдесят третьего года пополнялась лишь за счет жалкихэпигонов, пусть и не уступавших в интеллекте.

Народ этот, свирепый и талантливый, ни в чем не признавалполумер, начиная от многочисленных любовей и кончая интригами. Если работали –то до обмороков и временной слепоты, если хотели друг друга сожрать –средствами не брезговали. Только наивный интеллигентик времен закатаперестройки мог предполагать, что академика Вавилова сгубил тупой следовательНКВД, типус с тремя классами церковно-приходской школы и одиноким значком«Ворошиловский стрелок». Великого генетика схарчили, не оставив даже косточек,кондоры его полета, блестящие научные умы с замашками тиранозавров. Блестящийум и высокая мораль в жизни сплошь и рядом бредут по разным дорожкам…

По слухам, в свое время Кладенцев насмерть схлестнулся ссамим Берией – из-за некоей беспутно красивой аспиранточки. Достоверноизвестно, что ни Берия, ни Кладенцев не умели уступать или отступать. Согласнотой же легенде, Кладенцев во время решительного объяснения запустил в соперникатолстенным томом трудов вождя и учителя, разбив историческое пенсне. ЛаврентийПавлович помчался ябедничать автору трудов, прозрачно намекая, что тот, ктонынче швыряется трудами вождя, завтра, чего доброго, и в самого вождя швырнетчем-нибудь вроде адской машины. Однако в те годы шантарская платина былаСталину важнее уязвленного самолюбия Лаврентия, и вождь лишь посмеялся в усы,изрекши:

«Оказывается, легкое чтиво я пишу, Лаврентий, – не точто насмерть не убило, даже синяка не оставило…» И подарил Кладенцеву тогда ещепрофессору, ту самую вазу.

Неизвестно, как там обстояло в действительности: мелкиелюдишки обожают выдумывать о титанах пошлые историйки, не выходящие за пределыих собственного убогого воображения. Известно лишь, что Кладенцев в самом делевраждовал с Берией, но из-за того, что шантарская платина была Сталину и всамом деле необходима, вышел из схватки целехоньким. Происходя по обеим линиямиз шантарских крестьян, он был наделен исконно дворянским высокомерием и ненавиделшагать в ногу. А потому после того, как Лаврентий Павлович покончил жизньсамоубийством примерно двадцатью выстрелами в упор, Кладенцев повесил вкабинете его портрет, произнеся вошедшую в анналы фразу: «Мудак былневероятный, но светлейшая голова, а уж враг – пальчики оближешь…» И завалил ЦКписьмами, требуя освободить Серго Берия.